Явление хозяев - Наталья Резанова Страница 13

Гости были все те же, что и в прошлый раз. Неожиданно – а вернее, вполне ожиданно, Сальвидиен обнаружил, что оказался героем дня – его речь в защиту Петины обсуждалась в городе, и безусловно, те, кто был вхож в этот дом, узнали подробности лучше других. Стратоник поздравил его с удачным началом адвокатской карьеры в Арете, поскольку нет сомнений, что победа останется за ним.

– Я бы поостерегся делать такие выводы, – возразил Сальвидиен, инстинктивно сотворив знак от сглаза. – Мне известны многие случаи, когда выступления юристов встречались восторгами и аплодисментами, а дела, тем не менее, они проигрывали. Повременим – и увидим.

Жест Сальвидиена не остался незамеченным.

– А ты суеверен, – промолвил Апиола. – Странно – вы, уроженцы метрополии, так разумны, так сухи, так рассудочны – и в тоже время нет на свете людей более суеверных. Почему?

– Мы изначально были нацией солдат, – ответил за Сальвидиена Вириат. – А солдаты не могут не быть суеверными, потому что ежедневно видят смерть.

– У нас в Арете говорят то же самое о моряках, – заметил Феникс. – Но, боги свидетели, должна же быть разница между суевериями черни и верой образованных людей.

Как показалось Сальвидиену, поэт стремился поддеть трибуна, но без особого успеха.

– Ты и в самом деле думаешь, друг Сальвидиен, – продолжал Апиола, – что грабители, напавшие на нашу драгоценную хозяйку, были подосланы Евтидемом?

– Ни в коем случае! Я уже это сказал, и буду продолжать утверждать.

Апиола и Мимнерм переглянулись.

– На твоем месте, – с улыбкой произнес ритор, – я бы именно так и говорил.

Сальвидиен согласно кивнул. Иногда нет лучшего способа добиться поставленной цели, чем правда. Чем больше ее отстаиваешь, тем охотнее люди верят в обратное. Хотя сторонники исконных древних добродетелей скорей умрут, чем это признают. Правда, на словах все мы – их сторонники.

Апиола тем временем завел речь о возврате имперских привилегий старым провинциальным городам в Алауде. Феникс, которому этот разговор был неинтересен, склонился к Сальвидиену, не оставив, впрочем, ножку цесарки.

– А ты здесь, я слышал, с утра, благородный служитель справедливости? И был у арены вместе с нашей госпожой и ее Тривией?

Тривия, богиня ночи, колдовства и преступлений, была черным воплощением светлой Диктинны – охотницы. Соль шутки была в том, что обеих богинь неизменно изображали в сопровождении собак. Сальвидиен отметил также, что, несмотря на светлые волосы Гедды, с Диктинной Феникс ее не сравнил.

– Тебе наболтали об этом служанки?

– И они… и старый Фрасилл – это привратник. С кем только не приходится общаться бедному поэту! Не подумай чего дурного – подобные прогулки здесь в обычае. Все мы побывали у этой арены, и не раз. Думаю, что и без нас госпожа не пренебрегает этим зрелищем… хотя лично я не нахожу в нем ничего привлекательного. В Арете и без того есть на что посмотреть. Здесь лучшие танцовщицы во всей провинции… пожалуй, что и столичным не уступят. А комедианты? А гимнасты и канатоходцы? И вместо этого любоваться на ученых собак и дикую девицу?

Всю эту тираду он произнес полушепотом, опасаясь не угодить хозяйке дома.

Разговор об Алауде меж тем перекинулся на пограничную политику Империи, и кто-то, кажется, Мимнерм, бросил реплику о «трусости и коварстве варваров», и это задело Вириата больше, чем ехидствование Феникса.

– Утверждения о трусости варваров простительны армейским офицерам, которые, воодушевляя солдат на битву, стремятся обругать врага как можно крепче. Я сам еще и не то говорил. Но вы, люди книжные, то рисуете варваров идеалом недосягаемой добродетели, то черните, не жалея сил. И то, и другое одинаково далеко от истины. Варвары трусливы? Варвары безумно храбры. Конечно, противопоставление варварского коварства и имперской верности – не выдумка риторов и школьных учителей. Но следует помнить, что доблесть мы и они понимаем различно. Когда они идут в бой, не только отбросив щиты, но даже сбросив рубахи, не соблюдая строя, не думая о сотварищах, а заботясь лишь о том, чтобы доказать свою храбрость – это доблесть для них и глупость для нас. А то, что крепит нашу дисциплину – публичные порки, децимации, безоговорочное подчинение уставу – в их глазах хуже самого низкого рабства. И что с того? Дисциплина – действительно главная наша опора. Как бы храбро ни бились варвары, их воинское соперничество и межплеменные распри – наши вернейшие союзники. Разумеется, этого недостаточно. Но если они храбры безумно, мы обязаны быть разумно храбры. Расчетливо.

Когда он умолк, Петина неожиданно обратилась к Салвидиену.

– В своей речи, мой Сальвидиен, ты упомянул о секте поклонников Гоэля. Ты сделал это с какой-то особой целью?

Очевидно, военные теории навевали на нее скуку, и она захотела сменить тему.

– Сам не знаю, госпожа моя. Наверное, я вспомнил о них, потому что их секту принято называть «рабской», а хуже ничего измыслить невозможно. Хотя мне неизвестно, доползла ли это зараза до Ареты.

– Доползла, – согласно кивнул Миммерм. – И даже не только рабы посещают их собрания, но и свободнорожденные, имперские граждане в том числе. Признаюсь, природа этого верования одно время занимала меня, и я добросовестно изучил его. Представьте – эта якобы новая религия оказалась всего лишь перелицовкой нептарских суеверий.

– А что хорошего могут выдумать нептары, эти изгои во человечестве, самое злобное племя во всей вселенной! – буркнул Феникс, разбрызгивая вино.

Стратоник брезгливо поморщился.

– Я слышал, они поклоняются какому-то могущественному колдуну, – сказал Апиола. – Ведь и само имя его – всего лишь искажение апийского «гоэт» – колдун, маг…

– Нет, это термин нептарского происхождения. Они все верят в приход Гоэля… я забыл точное значение слова. Не то защитник, не то мститель. А сектанты от себя добавили только, что Гоэль уже приходил, а его и не узнали.

– Какой-то фарс с переодеваниями, – съязвил Феникс. – До такого только рабы и могут додуматься… хотя, кто их знает?

– Проще спросить у самих рабов, – сказала Петина. – Гедда, что ты думаешь на сей счет?

Сальвидиен не заметил, когда она вошла, но сейчас, подняв глаза, обнаружил, что Гедда, переодевшись в чистое, стоит за креслом госпожи.

– Я слышала о новой вере, – четко проговорила она. – Меня она не привлекает. Слишком аппелирует к чувствам, оставляя без внимания разум. Кроме того, в проповедях и посланиях ее адептов слишком много фактических ошибок. Хуже того, сдается мне, они и сами прекрасно сознают наличие этих ошибок, но это их нисколько не волнует. Главное для них – как можно сильнее потрясти сердца верующих, а логика здесь только мешает.

Сальвидиену стало несколько не по себе. Услышанное им никак не походило на речь «ученого попугая». Даже если предположить, что она затвердила наизусть сочинение какого-то религиозного полемиста (каковых Сальвидиен не читал). Однако, ни на кого из присутствующих слова Гедды не произвели впечатления. Памятуя о сплетнях Феникса, Сальвидиен покосился на Вириата, но тот, похоже, вовсе не прислушивался к сказанному, возможно продолжая беседу со Стратоником.