Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД - Юрий Любушкин Страница 13

Гордился ею. Ещё бы – такой добычи ни у кого не было в их роте! Нет, конечно же, часы у парней были, и по нескольку, но именно таких – ни у кого. Потом переводчик из полка прочёл ему гравировку на крышке часов: «Лейтенанту такому‑то – Колесникофф, кажется (эти проклятые славянские фамилии, язык сломаешь!), – за отличную службу от командования округа».

Он часто показывал свой трофей сослуживцам. Не хвастаясь, нет, а как старый закалённый в боях воин гордится своей заслуженной наградой. Как железным солдатским крестом.

«Старики», не многие из тех уцелевших, кто был с ним там, под Брестом, молча отворачивались или советовали выбросить часы. Почему? Плохая примета, Курт, веско замечали ему. А ну вас в задницу, отмахивался Шульце, вам вечно не угодишь. Тьфу…

А ты вспомни, как они достались тебе. То‑то же… Выброси их от греха подальше. Ага, разогнался, как же – выброси. Не дождётесь.

Молодёжь из пополнения, цокая языками, восхищённо глазела на трофей фельдфебеля. Ух, ты–ыы! Часы русского лейтенанта «за отличную службу». О–о-о, вот это настоящий трофей. Везёт же этому Шульце… Счастливчик, надо сказать, этот фельдфебель! Будет что показать родственникам на фатерлянд после скорой победы.

Но кто бы только знал, какие кошмары преследуют его по ночам…

А может быть, действительно выкинуть эти часы, и дело с концом? Нет! Назло всем сохраню их, а то подумают, что Курт Шульце и вправду испугался. Ещё чего…

Сглазили его трофей завистники, сглазили. Напустили порчу. Стоит лишь ему забыться коротким сном, как вновь и вновь впиваюся в него горящие ненавистью голубые глаза русского лейтенанта–пограничника. Бр–рр… И плевок липкой слюной – ни отодрать, ни стереть – покрывает его лицо, мешая вздохнуть полной грудью. О майн готт! Проклятье, будет ли этому конец когда‑нибудь?!

А сегодня ему ещё приснились цыгане, эти недочеловеки, которых они бросали под огненный смерч. Как же они вопили тогда, господи! Их кожа на лице мгновенно трескалась и пузырилась от колоссального жара струи огнемёта, и оплывало, как свеча, и сами они тут же полыхали факелами. Горите в геенне огненной!

…Ну и нажрались они тогда с парнями шнапса, обмывая его желез ный крест за Смоленск. Этот древнеславянский город, сплошь в пожарищах, они все‑таки отбили, несмотря на отчаянное сопротивление русских.

Smolensk – ворота на Москву. Венец всей восточной кампании. Командир батальона рассказывал, что поляки хотели посадить на трон Московии самозваного царя. Русские, эти свиньи, поверили в своего избавителя и распахнули перед ними ворота Кремля. Ублюдки. Правда, было это совсем давно, ещё в доблестные рыцарские времена. Но вот эти самые стены Смоленска, как ни штурмовали поляки, – недоумки, что с них взять, – так и не смогли после многомесячной осады. Поляки… Такие же подлые выродки славяне. Придурки – пустили кавалерийский корпус под гусеницы наступающей танковой дивизии в тридцать девятом. Потеха!..

Smolensk. Наверное, за всю восточную кампанию так отчаянно не дрались Иваны. Даже были минуты, когда Шульце зауважал их. А то от самой границы и до Десны – только жара, пыль дорог и бесконечный многокилометровый марш, когда горят ноги, будто побывали на раскалённой сковороде, и мучает нестерпимая жажда. Что за проклятая страна, в которой все дороги ведут в гору? С ума можно сойти на такой дикой жаре. И ни одного русского с ружьём…

Эй, Иваны, вы где попрятались? А навстречу им лишь понурые, серые от пыли колонны пленных. Такие длинные, что, казалось, уходят за горизонт. И так каждый день. Они – на восток, колонны пленных – им навстречу, на Запад.

Тогда Шульце, как и многие парни в их роте, молил Бога только об одном: пусть хоть какой‑нибудь бой, хоть какая‑нибудь перестрелка. Все развлечение! А не эти изнуряющие на безжалостной жаре ежедневные марш–броски, когда на твоих плечах понавешено столько всякого. Зачем им столько оружия и патронов, если русские сами сдаются без боя? А ноги их стёрты в кровь, а лёгкие, кажется, навсегда забиты дорожной пылью. Господи, будет же когда‑нибудь этому конец? Где они, русские? Разбежались все, что ли? Черт бы их побр ал!

Эй, Иван, выходи! Стрелять будем.

Но навстречу им снова и снова только колонны пленных, жалко мнущихся к придорожным канавам. И это отрепье называлось непобедимой армией Сталина? Стадо свиней…

И вот Смоленск… Да, им нелегко пришлось. Жарко было. Иногда даже закрадывалась подлая мыслишка: а что если бы русские дрались вот так всегда, от самой границы? Что тогда? Дошли бы они за месяц с небольшим так глубоко в самое сердце Московии? Вряд ли…

В общем, туго им пришлось. Потому и шнапс лился рекой и гуляли на славу. А как же – выбили проклятых Иванов из Смоленска, а тут и долгожданная награда подоспела. Гуляем! Через такое прошли, потому и заслужили этот праздник.

Вот и повеселились они в той русской деревне. Он и название запомнил – Весёлки. Когда им переводчик сказал, что это означает, вот смеху‑то было. Весёлки… Ха–ха–ха!

Кто‑то из подвыпивших парней при бежал и сказал – там цыгане прячутся на огородах, на окраине деревни. Ну, сейчас мы им покажем! – заревели парни. Все уже к этому времени набрались хорошо. Но на ногах ещё держатся. Похватали оружие и – вперёд.

Сперва их заставили петь «Очи чёрные». Спели и замолчали. Трясутся от страха. Цыганки детишек своих чумазых прижимают. Будто догадываются, что сейчас произойдёт. Стервы! Парни орут: «А ну смотреть веселей! Веселей! Плясать всем… Плясать всем, мать вашу цыганскую! Шнель! Шнель! А ты чего застыл, как истукан? Ах, ты цыганский барон… Вот оно что… Ну тогда тем более пляши. Не хочешь? Плясать не хочешь? Тогда получай». И со всей силы саданули под ребра стволом винтовки. Он даже взвыл от боли.

Больно? А ты как думал? Не хочешь плясать для солдат великой Германии, не хочешь? Ах, ты, бородатая образина! Сейчас ты у нас попляшешь, сейчас завоешь… Сейчас вы у нас все попляшете…

Пока не поздно, хватай свой поганый бубён и да вай пляши. Пошёл, пошёл! Шнель! Шнель! А во всем таборе он один из мужчин, не считая сопливых цыганят. Но они не в счёт.

Парни хоть и набрались хорошо, но соображают…

«Где остальные? – орут парни – В Красную Армию пошли?» Цыган головой лохматой мотает, мол, не понимает, о чем речь. Прикидывается, конечно.

Ах ты, гнида цыганская… Ах, ты… Один из наших – хрясь его прикладом. Видать, хорошо приложился. Валяется цыганский барон по земле, стонет. Голова вся в крови. Бормочет что‑то, вращая белками глаз. Видно, проклинает нас. «Где остальные?! Говори, скотина! – не унимается ударивший – Ну?!» А старый цыган все продолжает и продолжает бормотать проклятья. Тут уже и у других парней нервы сдали – давай лупить его чем попадя. Колотят его, а цыганки визжат, как взбесились, бросаются на солдат. Суки! Лица пытаются своими грязными когтищами расцарапать. Ах, твари!

Шульце рванул с плеча карабин и пальнул по ним. Задеть никого не задел, но они не на долго присмирели, затихли. Сообразили, что с ними чикаться никто не будет. А парни рассвирепели не на шутку…