Медленный скорый поезд - Сергей Абрамов Страница 13

— У меня ничего такого нет, — быстро сказала Марина.

— А что есть не такого?

— Какого не такого?

— Ну, совсем не такого, — настаивал Стрелок. — Секретные документы, например… Какие-то супер-дупер расчеты по вашей физике, я не знаю… Физики ведь, да?.. Или, может, вы какие-то научные тайны сверхсекретные надыбали?..

Интересно, подумал Пастух, «надыбали», видишь ли… Он идиот — или так, прикидывается просто?

Спросил:

— А с чего ты решил, что у нас, то есть у Марины, есть недруги? Это бандиты вертолетные, что ли?

— Ну нет, не они, — сдал назад Стрелок. — Я Бонда имел в виду. Ну и ты говорил, что могут следить…

Марине сказанное явно не понравилось.

— Кому за мной следить? При чем здесь Бонд? Что за чушь? У меня нет и не может быть секретных документов. Наша с мужем последняя работа описана, опубликована в Японии, в Штатах, в России вашей, наконец. Она, соглашусь с неким ученым мнением, и вправду довольно фантастична, но сугубо теоретическая возможность перемещения из мира в мир — это не повод для кражи. Или нашим врагам нужна исходная рукопись? Так у меня с собой ее нет…

— А что есть? — настаивал Стрелок. — Ну, что-нибудь особенно для вас ценное?..

— У меня есть прах, — сказала Марина.

— В смысле? — не понял Стрелок.

И Пастух насторожился, потому что тоже не понял.

— Сейчас покажу, — сказала Марина и соскочила на пол. Именно соскочила: ноги у нее до пола не доставали. — Пастух, помогите забрать вон ту сумку. — Она протянула руку, указывая на цилиндрической формы черный кожаный баул, стоящий в багажном отсеке над дверью в купе. — Только аккуратно, пожалуйста…

Пастух очень аккуратно, полагая, что там что-то хрупкое, снял сумку и поставил ее на пол.

Марина достала из-под матраса толстый бумажник-кошелек, а из него золотой ключик и отперла тоже золотой замочек, висящий на бауле. Бережно-бережно вынула оттуда нечто похожее на большой термос — стальной матовый цилиндр. Умостила его на столе, села на свою постель, сказала:

— Здесь прах. Муж хотел, чтобы его кремировали, когда он умрет. Мы знали, что он умрет, болезнь была медленной и смертельной. Я выполнила его просьбу. Ничего более ценного в жизни у меня нет. Вы, коллеги, думаете, что бандиты за ним, за цилиндриком этим, и охотились?

— А что? — загорелся Стрелок. — Версия! А чего он такой здоровый?

А Пастух сказал:

— Простите нас, Марина, мы даже не предполагали… — Не договорил, потому что не знал, что договаривать.

Он вообще-то помнил слова Наставника о том, что Марина и едет-то в Россию в первую очередь за тем, чтобы захоронить прах мужа на Новодевичьем кладбище, но информация эта как-то не всплыла в его башке в нужный момент, что, увы, есть скверный симптом. Ассоциативная память барахлит, старость, маразм, Боже упаси. А цилиндр и впрямь не маленький, по объему — полтора китайских термоса. Литра на два с половиной, если не на все три. Может, в махонькой Японии мания грандиоза наличествует?..

— Прощаю, — сказала Марина. — Поставьте-ка все на место.

Уложила футляр в сумку, заперла замок. Пастух вернул сумку на полку.

Помолчали. Как водится, пролетел тихий ангел.

— Тогда мы все в… — Стрелок не закончил фразу, помолчал, сказал раздраженно: — Тогда я вообще ни на фиг не въезжаю. Тебя, Пастух, поставили сопровождать Марину, меня — другие совсем люди — приглядывать за ней. Нашему общему приятелю Бонду, как ты его называешь, выпала фишка играть с Мариной в преферанс. Все те же яйца, только в профиль… А кто поручил бандитам на вертолете грабить поезд?..

— Эти-то здесь при чем? — возмутилась Марина. — Они ж даже не глянули на меня. Они ж просто грабили кого ни попадя.

— А если они искали ваш… э-э… стальной цилиндр? — Стрелок желал закрыть все версии.

Марина засмеялась. Только как-то невесело. Обреченно. Будто вынудили ее.

— Пастух, будьте милым, достаньте-ка еще разок стальной цилиндр, как его называет наш коллега. Убеждать — так до упора!

Она, полагал Пастух, должна была обидеться. А она — ни в одном глазу: улыбается милой детской своей улыбкой, ногами болтает, ждет.

— Зачем? — все же спросил Пастух. И добавил на всякий случай: — Не надо бы, а, Марина…

— Надо, — сказала Марина. — Иначе мы втроем никуда не доедем. Между нами будет лежать… или стоять?.. прах моего мужа. Доставайте, доставайте, Пастух, я настаиваю. Иначе ваш коллега замучает себя и нас до кучи своими подозрениями. Ведь верно, Стрелок?

Стрелок не стал возражать.

— А то, — согласился. — Лучше бы чтоб без недомолвок там… по-честнаку. Мы ж все ж таки вместе здесь, сообща…

— Я в этом сомневаюсь, — сказал Пастух. Достал термос, поставил на приоконный стол. — Тарелку бы какую-никакую, только б чистую…

То, что они собирались сделать, он считал кощунством. Но очередная коса, как и положено ей, опять нашла на очередной камень. Фигурально говоря. А не фигурально — это из былого. Говенный в общем-то и не полезный камень, не шибко-то и надежный, как помнил Пастух еще по давней-предавней отечественной горной войнушке. От одного снарядика раскололся, хорошо — Пастух целехонек остался… Однако все это — прошлое, камни эти, земли эти, враги эти!.. Давно проехали.

Ан, похоже, отсчет по новой пошел…

А Стрелок сбегал в вагон-ресторан и мухой притаранил чистую сухую фаянсовую емкость — салатницу, похоже. Белую с синей полосой по краю.

— Не хватит, — сказал Пастух.

— С чего бы? — не согласился Стрелок. — Хватит вполне. Я сам видел. В две тыщи третьем, в Чечне. Были ребята, бугаи молодые, каждый на шесть-семь пудов тянул, а сгорели… Не дай Бог еще раз такое увидать… Короче, хватит, я сказал.

И Марина добавила. Буднично, как о чьем-то чужом:

— Хватит, прав Стрелок. От человека после кремации остается два, много — три килограмма пепла. Плюс пепел от сгоревшего гроба. И из этой кучки в заказанный тобой стальной термос отсыпают совсем небольшую часть. Часть тела. Часть гроба… Не по-христиански, конечно… Но муж у меня ни в каких богов не верил. Он в физику верил… Высыпайте, Пастух.

И Пастух, отвинтив крышку патрона, высыпал в казенную миску пепел. Темно-темно-серый. Было его — кот наплакал. Граммов триста. И на хрена такое огромное хранилище для горстки пепла? Япония, блин, страна небольших, но самолюбивых людей…

А тут Марина заплакала.

Она плакала, как ребенок обиженный плачет — тихо, про себя, а еще и без слез. Она плакала, потому что подступило, потому что сильная женщина не все время подряд может быть сильной. Слишком много всего навалилось: смерть мужа, переезд в Россию, которая хоть и родная, но совсем незнакомая, вторые сутки в поезде, где с самого старта во Владике началась какая-то невнятная чертовщина, хотя и реальная…