Шпион Его Величества - Валентин Егоров Страница 13

Неизвестно, где Сашка достал эти свечи, но он притащил ко мне большой сверток свечей, которых мне хватит на целых полгода, не надо будет тратиться на их покупку. Все они были из настоящего воска, значит, не будут сильно коптить во время горения, да и для глаз они были гораздо лучше. Кикин сделал еще одно великое дело — собственноручно сопроводил меня на царскую кухню и познакомил с кухаркой Фоминичной, которая во всем помогала Фельтену, личному повару Петра Алексеевича. Тот, конечно, не опускался до того, что кормить служащих и придворных, но Фоминична безумно любила Сашку Кикина и всех его друзей, молодых офицеров, украдкой их подкармливая. Таким образом, я попал в число «друзей» Сашки Кикина и получил право бесплатной двухразовой кормежки на дворцовой кухне.

Прислушиваясь, как приятно урчит сытый желудок, при свете восковой свечи я принялся внимательно рассматривать те обрывки листков, которые дал мне при встрече Петр Алексеевич. Листки были покрыты вкривь и вкось корявым и трудно разбираемым почерком с множеством орфографических ошибок и непонятных сокращений. Но десять лет работы писарем, а потом подьячим дали себя знать, потихонечку я разобрал почерк великого государя Петра Алексеевича, который в этот момент вместе с Алексашкой Меншиковым проходил мимо моего стола. Они куда-то спешили, и Меншиков чуть ли не вприпрыжку бежал за государем. Но государь, увидев меня за столом, притормозил свой бег и, двинув Алексашку кулаком в бок, произнес:

— Ну что ж, посмотрим, что из твоего выученика получилось!

4

На первых порах я занимался всем. Первым делом разбирал государевы писульки, смотрел, куда он там и на что тратил деньги. Затем бегал по местам, где происходили траты, выясняя, сколько государь истратил. Если была такая возможность, то заставлял человека, который получил от Петра Алексеевича денежную награду или которому заплатил за товар, писать на листке, что деньги получены. Но Россия пока в большинстве своем была, как и Меншиков, неграмотна, поэтому приходилось самому калякать писульку о той или иной трате. По вечерам же производил расчеты. Если государевы затраты сходились с полученными и выделенными Петру Алексеевичу на день деньгами, все было отлично, можно было спокойно спать на своем рабочем столе. Но если появлялось несоответствие, то дело принимало плохой оборот. Приходилось долго выжидать удобного случая, подходить к государю и задавать ему неудобные вопросы.

Когда я первый раз подошел с таким вопросом, куда-то запропастился один пятак, то Петра Алексеевича едва апоплексический удар не хватил. В тот момент он курил свою любимую голландскую курительную трубку. Услышав мой вопрос о пропавшем пятаке, государь задохнулся табачным дымом и долго кашлял. Когда он поднял голову, то лицо его было сине-красным, а левая половина лица сильно дергалась. Он схватил меня за грудки и, подтянув меня к себе, сипло просипел:

— Ты куда, вошь горбатая, свое неумытое рыло суешь? В острог захотел? Да я тебя… — И с этими словами так съездил мне по мордасам, что я кровавой юшкой едва не захлебнулся.

До вечера я просидел, не разгибая спины, за своим рабочим столом, ожидая, когда придут дворцовые солдаты и вышвырнут меня на улицу. А я только что себе новые башмаки купил, в них ногам впервые было тепло и уютно, а то они постоянно мерзли, и из-за этого у меня сопли текли. Вчера царский казначей приходил и отвалил мне годовое жалование — целых триста карбованцев, да это же целое богатство! Вот по этому случаю целых три копейки я и потратил на башмаки.

Сегодня вечером хотел Сашку Кикина в царском кабаке до отвала водкой напоить, да, видно, не судьба.

Весь день после битья по мордасам вся государева прислуга меня далеко стороной обходила. Бил меня Петр Алексеевич в одиночестве, за глухой стеной, но во дворце, видать, и стены уши имеют. Прислуга всегда все и вся знает, кого государь привечает, а кого по спине дубинкой охаживает. Я даже подернул от озноба, прошедшего по телу, плечами, на секунду представив себе, как государь меня по спине дубинкой лупит.

— Ну чего, как мышь половая, притих, вошь горбатая?

В этот момент над моей головой послышался голос Петра Алексеевича. Я осторожно поднял голову и увидел стоящего перед собой великого государя. Хотел вскочить и бухнуться к его ногам с мольбой не выгонять меня, но ноги в тот момент совсем меня не держали, так и остался сиднем сидеть на стуле.

— Да кто же тебя, мил сударь, так по рылу обиходил? Оно ж у тебя вдрызг разбито, живого места нету, — участливо поинтересовался Петр Алексеевич и, толкнув плечом Федора Матвеевича Апраксина, стоявшего рядом, добавил: — Смотри, Федька, что значит быть молодым и зеленым юнцом. Только что приютил сироту бездомного, дал хорошую работу, а он уже водку жрет, вон как от него водочным запахом несет. Что говоришь? Что водкой от него не пахнет. Что это от нас с тобой анисовкой за версту несет, говоришь. Может быть, и от нас водкой пахнет. Но мы с тобой на полпути задержались, ведь собирались Барятинских навестить, Князева супруга сегодня хорошим мальчишкой разрешилась. Нужно будет это дело обмыть, а то будет непорядок. Так что, Федька, пошли, а то поздно будет.

С этими словами пьяная парочка царственно развернулась и, слегка пошатываясь, направилась к выходу из дворца, а на стол перед самым моим носом брякнулся целый пятак. Дрожащими от волнения и переживаний руками я поднял эту государеву монету и долго ее рассматривал. Она была новенькой монетой, без единой царапины, щербины, и ее еще никто не трогал на зуб. Из-за нее меня чуть ли не выгнали из дворца, едва не лишили работы, но я ведь не чувствовал себя виноватым во всем этом происшествии. Сам государь Петр Алексеевич приказал, не щадя живота, вести учет его трат. Когда же я нашел недостачу, сказал ему об этом, то сейчас он признал мою правоту, вернув этот пятак.

А битья по морде не было, вообще не было! Об этом надо навсегда забыть и никогда не вспоминать. Ну забылся на минуту человек и дал пару оплеух, с кем этого не бывает.

С этими мыслями я достал свою тетрадь и каллиграфическим почерком сделал в ней требуемую запись о царских расходах за позавчерашний день. Подведя итог, я удовлетворенно откинулся на спинку стула и проорал диким голосом:

— Сашка, где ты?

В ответ я не услышал ни единого звука, Кикин не отзывался. Видимо, под теплый бочок подбивался к какой-нибудь невинной девице из царской прислуги. Мне они совершенно не нравились, слишком уж были разбитными и все про все знали. Не успевал ты рот открыть, чтобы вопрос задать, а они уже ответ знали. Неправильно это. Девицы должны быть стеснительны, к мужам уважительны и внимательно прислушиваться к тому, что те им говорили. Но без Сашки в любом кабаке делать будет нечего, слишком скучно даже есть будет, поэтому я открыл рот и уже нормальным голосом произнес волшебные слова, на которые Кикин не мог не прореагировать. Мой друг Сашка был большим любителем за чужой счет водочки попить.

— Придется подниматься и одному в кабак отправляться, — сказал я, словно говорил сам с собой. — Говорят, туда свежую анисовку завезли.

— Ты, что, паря, шутить изволишь? Как это можно одному в царский кабак, так и настоящей пьянью стать можно, — тут же послышался Сашки Кикина голос за моей спиной. — А ты и пить водку совсем не умеешь. Без меня тебе там делать совсем нечего, да и не надобно. Чего кричал-то, неужели меня в кабак пригласить хочешь?