Проект «Оборотень» - Андрей Земляной Страница 13

Он развинтил цилиндр и вынул пачку листков.

– Присаживайся.

Он показал на одно из кресел вокруг низкого кофейного столика и плюхнулся сам.

– Это, – он протянул мне первый листок, – серийный насильник. Десять убийств с изнасилованием. В основном девочки до 16 лет. Ищем уже полгода. А это, – он протянул другой, – банда ублюдков. На их совести восемь пунктов обмена валюты. Шестеро убитых охранников, пять кассирш, примерно такое же количество тяжелораненых. Ищем три месяца. Наверное, гастролеры… – добавил он тоскливо.

Я смотрел на короткие, в две-три строчки, описания преступлений и небольшие фотографии с мест происшествий, подколотые к листку разноцветными скрепками, и чувствовал, как помимо моей воли во мне набухает тяжелый черный ком злости.

– А вот это, – он, поморщившись, протянул новый листок, – наша самая большая головная боль. Крадут детей. На органы.

– Как на органы? – не понял я. А через секунду догадался и внутренне похолодел. – И что будет, если вы их найдете?

– Не если, а когда, – поправил он меня. – Когда мы их найдем. В зависимости от необходимости их ждет громкий суд – это политика, тут ничего не поделаешь, – а потом несчастный случай в тюрьме или в лагере. Если, конечно, никто не пристрелит на месте.

– И только это? – уточнил я. Никаких сейфов с военными секретами и прочих шпионских номеров?

– Господи! – простонал он и уставился тяжелым взглядом в стену. – Да ты помоги мне хоть с одной из этих (он потряс пачкой листов) проблем, и я сам расскажу тебе столько военных секретов, что тебя стошнит от этих глупостей. Раньше мы занимались совсем другими делами. Скорее политикой, чем войной и вообще всякой мистикой. Но криминальная ситуация такова, что на нас стали сбрасывать «тяжелые висяки». Милиция в болоте, контрразведка зализывает раны. В общем и целом, пока, кроме нас и еще пары контор, заниматься этим некому.

Я секунду размышлял о том, как половчее обставить мою помощь, а потом махнул рукой.

– Ладно. Гори оно все огнем. Давай свои бумажки. Тебе что нужно? Внешность, местонахождение, что еще?

Он немного опешил.

– А что еще?

– Ну, я не знаю… Другие подвиги, например?

Он махнул рукой.

– Внешность – уже хорошо. Адрес – идеально. А другие подвиги, – он пожал плечами. – Так ведь три раза не расстреляешь.

– Одно «но», – предупредил я.

Он встрепенулся, словно охотничий пес, увидевший, как уже убитая дичь собирается дать деру.

– Мои способности временные. Причем я не знаю, сколько они продержатся. Месяц – точно, дальше не ясно, – и гася скептическое выражение его лица, добавил: – Я и вправду не хочу сходить с корабля. Но ты должен знать, что вся лафа, возможно, продлится лишь короткое время.

– Ну, – он рассудительно приподнял брови, – ты, главное, сам себя не топи… А насчет способностей посмотрим. – И добавил назидательным тоном любящего папы: – Преодолевай сложности по мере их поступления.

– Мне нужен художник, и пройтись по местам событий.

– Тогда завтра с утра…

Теперь был мой черед удивляться.

– Ты хочешь, чтобы эти уроды еще что-нибудь натворили?

– Господи, да нет, конечно! – он одним движением вылетел из кресла. – Посиди немного. Я организую. Чего тебе? Кофе, чай? Душ там.

Он пальцем показал на неприметную дверь и выскочил прочь.

Душ – это хорошо. Но потом.

Отсутствовал он примерно минут двадцать, а, вернувшись, задумчиво и весело проговорил:

– Спать удумали, сволочи. Я им дам спать. Работать, негры!

– Ну что, поехали? – спросил я.

– Поехали, – кивнул он. – Художника, правда, подвезут уже на место.

– Только смотри! – предупредил я его. – Художник должен быть хороший. Иначе все напрасно.

– Нормальный, нормальный. Слушай, а как тебя называть-то? – спохватился он. – А то неудобно как-то выходит…

Я представил себе, как он будет напрягать язык и память, называя меня полным именем, и назвал то, что значилось и в моем давно утерянном настоящем, и в новоприобретенном паспорте.

– Андрей.

Та же машина, но в сопровождении трех массивных внедорожников доставила нас к подножью бетонного улья, светившегося редкими окнами.

Не обращая более внимания на сопровождавших, я погрузился в состояние «Кархи».

Несмотря на то что прошло уже больше трех месяцев, картина преступления живо встала пред моим взором. Вся боль и отчаяние маленькой девочки, убиваемой здесь, в тени новостройки, ударила по нервам, словно пушечное ядро. Я видел лицо насильника так ясно, что, наверное, мог бы сосчитать каждый прыщ на опухшей роже. Я с трудом вынырнул наружу, оглядывая столпившихся вокруг людей, в первые секунды не понимая, кто они и зачем здесь.

– Художник, – позвал я.

Из толпы выскочил крепкий лысоватый гражданин лет сорока в объемистой куртке, делавшей его похожим на состарившийся колобок.

Я посмотрел в его глаза и спросил:

– Ты, уважаемый, крепкий человек или как?

– Пять лет войны, – степенно ответил дядя.

Зря спросил…

– Закрой глаза, – приказал я и положил свою ладонь ему на голову.

Короткий разряд информационного пакета, и он тяжело замычал и зашатался, пытаясь обрести утраченное вдруг равновесие.

Пока я приходил в себя, он неистово скрипел карандашом, временами ошалело поглядывая на меня.

Через несколько минут мне показали его работу. В других обстоятельствах я бы, наверное, похвалил его, настолько точно были схвачены черты насильника. Почти фотография. Остальное было делом техники. Я даже не вгонял себя в транс. Хватило старого заряда. Опять, словно на пыльном экране, я увидел небогатую обстановку московской двухкомнатной квартиры и улицу, на которую выходило окно. Пытаясь найти зацепку, я внимательно прошелся взглядом по улице и наткнулся на торговый павильон. «Цветы на Каретном» – было красиво выложено светящимися трубками…

Я жестом подозвал Виталия.

– Живет в четырехэтажном, но высоком доме, из которого хорошо видно цветочный павильон «Цветы на Каретном». Квартира двухкомнатная на последнем этаже. Есть или была собака. Хватит?

– Да ты что! И половины, – замахал он руками.

Так мы и ездили. Меня привозили на место, я снимал картинку, художник ее переводил на бумагу, а потом я давал примерное представление о местонахождении преступника. Уже из машины, с помощью телефона и компьютера, генерал командовал своим штабом, в который поступала вся полученная информация.

В итоге к утру меня, выжатого, как лимон, привезли в какой-то дом, где я, содрав с себя одежду, рухнул на кровать.