Жестокое милосердие - Робин Ла Фиверс Страница 13

— Входи же, Исмэй, — говорит аббатиса. — Познакомься, это канцлер Крунар. Он покровитель нашего монастыря и связующее звено между нами и окружающим миром.

А еще он — глава одной из старейших и благороднейших семей Бретани и герой последних четырех войн, могла бы я добавить. Он долго и тяжко бился, отстаивая нашу независимость. Достаточно сказать, что в сражениях против французских захватчиков пали все до единого его сыновья. Я почтительно склоняюсь перед ним:

— Добрый день, господин мой.

Он приветствует меня коротким кивком. О чем думает, по глазам прочитать невозможно.

— У нас для тебя новое поручение, — говорит настоятельница, и в моей душе вспыхивает нечто вроде свирепого торжества.

Вот она, новая возможность доказать мою полезность монастырю!

Аббатиса откидывается в кресле и складывает на груди руки:

— Что вам рассказывала сестра Эонетта о политической ситуации в нашей стране?

Вопрос задан как бы мимоходом, но с матушкой необходимо держать ухо востро. У нее что угодно может стать испытанием. А я, ко всему прочему, не очень-то прилежно посещала уроки сестры Эонетты. Я то застревала в скриптории, то работала у сестры Серафины, которой требовалась моя помощь. Вот только настоятельнице этого не объяснишь.

Я чопорно складываю руки:

— Наш возлюбленный господин, герцог Франциск, умер почти два месяца назад. Несомненно, его кончину ускорило недоброжелательство французской регентши. Он со своими вельможами упорно сражался против своевластия Франции, но потерпел поражение. Из-за этого герцогу пришлось заключить договор Ле-Верже, положения которого весьма выгодны французам, а нашей стране, напротив, мешают сохранять независимость…

Настоятельница бросает довольный взгляд на знатного посетителя, как бы говоря ему: «Видишь?» Он кивает, затем вопросительно поднимает бровь. Теперь согласно кивает матушка, и канцлер обращается ко мне. Голос у него низкий, рокочущий. Он спрашивает о том, что до сих пор на моей памяти обсуждали лишь женщины:

— А как насчет нашей молодой герцогини? Что тебе известно о ней?

Я переступаю с ноги на ногу. Этот незнакомец допрашивает меня, и делается неуютно.

— Мне известно, что ее рука уже обещана половине европейских владык. Еще она дала обет отстаивать независимость Бретани. — Мне помимо воли становится жаль юную герцогиню. — Она, конечно, царственного рода, но бедняжку просто продают тому, кто больше заплатит!

Глаза канцлера округляются от удивления. Он оборачивается к аббатисе:

— Вот, значит, чему вы их учите?

— Подобных слов, господин канцлер, мы в их присутствии не произносим. Однако вы должны понимать: те, кто чувствует в себе призвание служить Мортейну, редко воздают должное супружеской жизни, в особенности если речь идет о браке по расчету или вовсе насильственном. Скажу вам даже так: многие явились в наш монастырь, дабы избежать подобной судьбы.

Холодные синие глаза настоятельницы встречаются с его усталыми карими, и они словно бы затевают разговор без слов. Потом канцлер отводит взор, а настоятельница обращается ко мне:

— У нас есть основания полагать, что французы собрались подослать к барону Ломбару шпиона с намерением склонить его к измене. Между тем морской порт, находящийся во владениях барона, способен даже решить исход новой войны между нашими странами, если та вдруг разразится. Итак, мы желаем, чтобы ты перехватила этого шпиона прежде, чем он сумеет найти подходы к Ломбару. Мы не можем допустить, чтобы еще один наш вельможа переметнулся к французам!

Мое сердце бьется чаще. Вот это, я понимаю, задание! Куда сложней, чем то убийство в таверне! Настоящая проверка всего, чему я успела научиться! Скорей бы!..

— Сегодня ты поедешь с канцлером Крунаром в охотничий замок Ломбара, что в Понт-Круа. Под видом подруги, — наставляет меня аббатиса.

Украдкой бросаю взгляд на канцлера. Да он же старик! Подобный обман кто угодно раскусит! Меня за его дочку могут принять.

— А теперь, — продолжает настоятельница, — нам многое следует приготовить… — В дверь из коридора стучат. — Ага! Вот и они!

Не дожидаясь приглашения, в кабинет входят сестры Беатриз и Арнетта.

— Отправляйся с сестрами, они тебе выдадут все необходимое, — говорит аббатиса. — Потом вы все пойдете к сестре Вереде. У нее было об этом видение, Исмэй. Она расскажет все, что ты должна знать. Потом ты присоединишься к господину Крунару во дворе…

— Да, матушка. — Я снова почтительно склоняюсь, потом выхожу вместе с монахинями, чуть не подпрыгивая от возбуждения.

— Сперва в оружейную, — едва выйдя в коридор, объявляет сестра Арнетта.

— А по-моему, ее для начала следовало бы одеть, — возражает сестра Беатриз. — Если нет платья, как ты решишь, какое оружие можно под ним спрятать?

— Тоже верно, — говорит сестра Арнетта, но у нее вырывается вздох, и я начинаю думать, что женские искусства сестры Беатриз нравятся ей ничуть не больше, чем мне.

Тем не менее, когда мы добираемся до чулана во владениях сестры Беатриз, у меня отваливается челюсть. Здесь я ни разу еще не была. Кругом платья всех мыслимых цветов и покроев. Они висят на деревянных гвоздях и лежат стопками. Шелк, бархат, парча… Чего только нет!

Сестра Беатриз уже высмотрела что-то среди этих сокровищ.

— Вот! Пожалуй, это подойдет!

Она выдергивает из груды бархатное одеяние красновато-коричневого, осеннего цвета. Перед корсажа весь вышит золотыми и зелеными нитками; подобной красоты я еще не видала. Сестра прикладывает ко мне платье и щурится, после чего отрицательно качает головой.

— Нет. В нем твоя кожа выглядит землистой.

Я не очень хорошо понимаю, что значит «землистая», но платье до того нарядное — я с сожалением провожаю его глазами, когда оно шлепается в общую кучу.

Затем ко мне прикладывают парчовое платье глубокого красного цвета. На мой вкус слишком яркое.

— Может, сразу знак у меня на лбу нарисуете? — ворчу я.

Беатриз хмыкает:

— По-твоему, явиться черной вороной на павлиний бал — это верх скрытности?

— Нет, сестрица.

Она снова хмыкает, на сей раз довольная, что я поняла. После этого платья следуют одно за другим. Их десятки, и все оказываются слишком широки, или коротки, или цвет ее не устраивает (либо меня). Наконец Беатриз откуда-то извлекает пурпурно-красное бархатное одеяние и расправляет его на вытянутых руках. Они с сестрой Арнеттой обмениваются взглядами.

— Вот это, по-моему, как раз!

Я хмурюсь:

— А где корсаж?

— На месте, только он очень низкий, — отмахивается сестра Беатриз. — В венецианском стиле. Дабы лучше подчеркивать твои женские прелести.