Дети змей, дети волков - Янина Волкова Страница 13

– ТИШИНА!

Ярлы и их воины затихают, и Йорунн слышит, как трещит пламя, пляшущее на факелах. Не вспомнить ей, когда в последний раз в стенах Великого Чертога было столь тихо. С той поры, как Ганнар принес из набега весть о гибели их дочери, споры и распри не умолкают, грозя пролиться кровью, которая окрасит в алый цвет своды священного этого дома. Если где и быть душам погибших богов, то лишь за столами Великого Чертога. Они и сейчас наблюдают за ними черными провалами глазниц, молчаливые и безучастные.

Лишь владычица Хель пирует в своем царстве, ожидая на своем пороге каждого из них. Теперь, когда нет пути ни в Вальхаллу, ни в Фолькванг, всем погибшим прямая дорога в Хельхейм.

Йорунн устала столь сильно, что все мысли ее лишь о смерти.

Ульф же, дождавшись абсолютной тишины, обращается к братьям своим по оружию:

– Что же галдите вы, словно падальщики, пирующие на поле боя? Ваша кюна желает держать слово, так слушайте ее!

И, обернувшись к Йорунн, воин жестом предлагает ей подойти ближе, склоняясь пред ней в легком поклоне:

– Прошу, моя кюна.

Страх вновь касается холодными пальцами ее сердца, скользнув холодком по хребту вверх, до самых лопаток. Все внутри нее кричит о том, что нужно бежать, спрятаться, стать вновь маленькой девочкой, которая спасалась от кошмаров на коленях отца. В то светлое время казалось ей, что отец сможет защитить от любой напасти. Что нет в мире воина смелее и отважнее, чем он. Думала ли Ренэйст так о собственном отце? Ощущала ли себя в безопасности, будучи подле Ганнара?

Хоть один из их детей был счастлив?

Поднимается Йорунн с трона, складывая руки перед собой, и подходит ближе к Ульфу, встав перед ликом разъяренной толпы. Дай им волю – они ее разорвут. Йорунн расправляет плечи, выпрямляет спину, силясь выглядеть спокойно и царственно. Такой должна быть кюна. Правительница, которая знает, что она делает, не может показывать свой страх. У нее его попросту быть не может.

Сотни глаз смотрят на нее, выжидают. Дикие звери перед ней, а не люди. Оступится – и разорвут ее на части, без жалости и сожаления.

Так ли себя чувствует правитель? Такие взгляды ощущает на себе конунг?

Дрожащие пальцы стискивают ткань тяжелой темно-синей юбки. Никто ее страха увидеть не должен, но Йорунн знает – они видят. Если не все, то те, от кого она обязана свою слабость скрыть, уж точно все замечают.

– Благодарю, Ульф, – обращается кюна к нему, слегка скосив взгляд, держа голову гордо поднятой.

Бурый кивает в ответ, после чего отходит на шаг, становится за ее плечом. Несмотря на незримое его присутствие и поддержку, Йорунн не ощущает себя в безопасности. Уголки ее плотно сжатых губ слегка дрожат, выдавая волнение.

– Воины Одина, – обращается к собравшимся кюна, обведя толпу пред собой взглядом. – Мне ведомо, сколь все вы разгневаны. Кончина моего мужа и дочери стала для всех нас тяжелым ударом, но мы не можем позволить тяжбам создать раздор меж нами. Все мы едины под светом Луны, на каждого из нас падает ее свет. В наших силах не позволить пролиться крови невинных, потому я призываю каждого усмирить свой гнев. Нам нужен правитель, тот, кто поведет за собой наш народ. И каждому из вас ведомо, что у Ганнара Покорителя есть сын, способный унаследовать его трон.

Одно лишь упоминание о Витарре заставляет непокорных мужей разразиться новой гневной бранью. Одни выкрикивают слова поддержки, желая, чтобы власть осталась в руках рода Волка, другие же проклинают Братоубийцу, требуя поддержать Хакона.

– Мы не пойдем за Братоубийцей!

– Время Волка прошло!

– Лишь наследник Ленне достоин занять трон!

Те же самые слова слышали они во время прошедших советов ярлов, одни и те же из совета в совет. Никто не хочет уступать, проявлять понимание и уважение. Йорунн не узнает этих людей. В иной ситуации они нашли бы выход, ведь в мире, покрытом льдом, его обитателям необходимо держаться вместе, для того чтобы выжить. Они прикрывали друг другу спины и создавали вместе мир, сотканный из снега и лунного света. Что же теперь? Отчего они так озлобились на собственных братьев?

Словно бы кому-то может быть выгодна война. Кто-то намеренно стравливает сынов Одина? Если так, то кто? Кому может быть удобен раздор между ними? Кюна оглядывает всех собравшихся, силясь благодаря одному лишь взгляду понять, в чьей власти разжечь пламя ненависти в людских сердцах. И когда она, как ей кажется, практически понимает, за чьей личиной скрывается зло, один из присутствующих ярлов восклицает:

– И где же твой сын, Йорунн кюна? Где это видано, чтобы за воина говорила его мать! Не дело сыну Одина скрываться за женской юбкой! Ни один муж не пойдет за трусом!

Серьезно это обвинение. Легче было бы, если бы сам Витарр говорил от своего имени, только найти его не так-то просто. Привыкший к тому, что на пороге собственного дома не рады ему, он уходит еще до того, как остальные обитатели конунгова дома успевают проснуться, и приходит тогда, когда Йорунн уже спит. Теперь, когда каждому ведомо, чье дитя под сердцем носит Руна, и она все реже попадается кюне на глаза.

Йорунн чувствует кислый вкус огорчения на своем языке. Так и не извинилась она за все те слова и взгляды, что бросала на юную совсем еще девчушку, уверенная в том, что та понесла от ее, Йорунн, законного супруга. До сих пор с трудом поверить может, что вынашивает Руна ее внука, только толку Витарру лгать?

У Руны в чреве наследник рода Волка. Дитя, в чьих венах течет кровь великих правителей. Мальчик, что должен стать великим мужем и занять трон былых королей по праву рождения.

Дрожащие пальцы лишь сильнее стискивают платье, безжалостно комкая тяжелую ткань. Теряется она, не зная, что ответить о том, почему сын ее сам не несет слово свое перед советом ярлов, когда из дальнего угла Великого Чертога доносится до них голос:

– Кто сказал тебе, великий ярл, что прячусь я за материнской юбкой? Уж если не видите вы меня, это не означает, что меня нет среди вас.

Люди расступаются, оборачиваются, переговариваясь шумно. Витарр сидит за одним из столов, сокрытых в тени, и поднимается на ноги. С тех пор как вернулся он из первого в своей жизни набега, кажется юноша матери куда старше своих зим. Плечи его расправлены широко, подбородок вздернут, да только так и таится в тени. И сам не верит он в то, что ныне судьба его сменяется столь резко; не так-то просто соответствовать статусу единственного наследника Ганнара Покорителя, всю жизнь будучи Братоубийцей.

Хоть в гибели Ренэйст его не обвиняют. Быть может, не погибни конунг, и это пало бы на его плечи.

Положив левую руку на эфес меча, не скрывая больше отсутствующих на ней двух пальцев, направляется Витарр к матери, и люди расступаются пред ним подобно волнам морским. Одни хлопают его по плечам, вскидывают кулаки, провозглашая новым конунгом, другие изрыгают проклятья да плюют под ноги, сокрушаясь, что холодные воды озера Вар забрали в свои ледяные объятия Хэльварда, гордость и отраду отца, а не его, темного и нелюдимого.