Хранитель равновесия. Темные игры - Дана Арнаутова Страница 13

Но почему же всего этого мало?! Почему тот, кого Надир больше всего хотел бы видеть рядом, снова уехал, оставив лишь смутное и небрежное обещание вернуться? Вернуться для чего?! Чтобы опять вести тайные разговоры с дядей и Хазретом, в которые Надира посвятить отказался? Чтобы молчал на вопросы, улыбаясь то загадочно, то виновато? Чтобы иногда смотрел так странно, словно видит не Надира, а кого-то другого? Знать бы – кого?!

И чем этот неизвестный и далекий лучше? Неужели смеется звонче или целуется слаще? Может быть, он целомудренно недоступен или, напротив, так страстен, что Надиру до него далеко? Чем он привязал Раэна, какими тайными умениями?

И почему, о великие боги, никак не удается выкинуть из головы этого проклятого джинна, укравшего сердце Надира?! Мыслимое ли дело ему, светлейшему наследнику высокородной семьи, грезить о любви странного чужестранца, то ли шпиона, то ли мага и лекаря, то ли все вместе? Ждать его, не спать ночами, метаться в постели, томясь телесным и душевным голодом…

– Нет, – прошептал Надир. – Да нет же!

Вскочил с постели, кинулся к окну и приоткрыл плотный деревянный ставень, не думая, кто во дворе может увидеть нагой силуэт, освещенный пламенем очага. В лицо ударил воздух, показавшийся ледяным, и Надир глотнул его торопливо, как умирающий в пустыне – воду. Отдышался, наслаждаясь холодом, пока не замерз, и лишь тогда шагнул назад, в тепло комнаты.

– Нет! – повторил негромко, но уверенно. – Любовь? Какая глупость! Да, я желаю его в своей постели. Хочу утолить жажду обладания… но не больше! Он ведь обманывает меня молчанием так же верно, как дядюшка – глупой детской ложью и недомолвками. Так разве я могу ему доверять? Я же спрашивал!

О да, когда они вернулись после той грозы в безопасный тихий дом, Надир готов был сердце вынуть и бросить под ноги возлюбленному, чтобы тому мягче было ступать. И хотел всего лишь правды! Но Раэн, улыбнувшись, покачал головой и шепнул, что не для всех ответов на вопросы пришло время. И сказать он может лишь одно, что не желает зла ни Надиру, ни его семье, а остальное в воле богов. Богов! Да кому они нужны, эти боги, равнодушные к делам смертных?!

С размаху сев на кровать, Надир спрятал лицо в ладони, чувствуя, как оно горит, и даже холодный воздух ничуть не остудил кипящую в теле кровь. Боги, судьба, тайны… Будь оно все проклято! Он простил бы что угодно! Даже окажись Раэн шпионом верховного предстоятеля, как прямо сказал Хазрет, это было бы не страшно! Надир сам сын визиря, он понимает, что шпионы, стражники и палачи необходимы для жизни государства, как целители для поддержания здоровья тела.

Признайся Раэн, что его прислали сюда втереться в доверие и следить за Надиром – ну что ж, и такое бывает. Но что это за шпион, то и дело исчезающий куда-то? А дядя знает что-то важное, но не говорит, упрямый старый осел! И все чаще кажется, что вокруг сжимается темная сеть, которая вот-вот спутает по рукам и ногам…

– Я должен узнать правду, – проговорил он, страдая от бессильной горькой обиды. – Я должен узнать о нем все. И либо вырвать с корнями эту колючку, что заплела мне душу, либо… Я сын визиря, в конце концов! Никто не будет использовать меня, словно неразумное орудие! Что бы сделал отец на моем месте?

Он старательно отогнал подлую предательскую мысль, что Солнечный визирь ир-Дауд никогда не оказался бы в такой паутине лжи и предательства, слишком велика была его мудрость и осторожность. С силой провел ладонями по щекам, стыдясь своей слабости и глупости. Нашел, по кому сходить с ума!

Но в самом деле – по кому?

Снова вскочив, Надир голым, как был, метнулся к столику в углу, где стоял письменный прибор – дядюшка днем велел сделать кое-какие заметки… Зажег свечу, торопливо нашел чистый лист бумаги и задумался, с кем можно отослать письмо в Харузу. Сделать это без ведома дядюшки вряд ли получится, однако он ведь не узник здесь! Мало ли кому из друзей решил написать, поделившись рассказом о путешествии? Но что, если дядюшка захочет письмо прочитать? Значит, надо отправить его как можно скорее, пока он не здоров и не занимается делами! Прямо утром! Или… да хватит уже думать, как влюбленный мальчишка, в первый раз оставшийся наедине с предметом страсти! Осел! Чему тебя учил отец?

Перо забегало по бумаге, и строчки полились сами собой.

«Милый друг… ах, участь моя печальна, потому что в этой глуши никаких развлечений… погода хуже, чем в пустыне, жара сменяется грозами, а зной – холодом… Мой почтенный дядюшка столь суров, что не позволяет никаких вольностей… Помнишь ли, дорогой друг, веселые счастливые дни в Харузе…»

Строчка за строчкой, глупость за глупостью, щедро приправленные обидой на дядюшку и тоскливыми излияниями, как же здесь отчаянно скучно! Тот, кому это предназначено, не может не понять, что Надир никогда не стал бы писать такое откровенно пошлое письмо без особой цели. О, он умен! И особенно на руку сейчас, что они с Надиром никогда не были близки напоказ. Так, пара тайных встреч, о которых почти никто не знает…

Но этот человек – настоящий друг, проверенный бедой! Когда-то он предложил свою помощь в деле, о котором Надир до сих пор боялся даже вспоминать. Правда, проговорился при дядюшке и Хазрете, признавшись, что уже открыл счет убитым врагам, но его обмолвку наверняка посчитали пустой похвальбой – и это к лучшему! Есть тайны, которые надо хранить в самых дальних уголках памяти.

Он перечитал письмо и в конце, подумав, дописал:

«… еще прошу вас, любезный друг, приобрести для меня новую поэму блистательного ир-Ховейди, которая называется «Молочная река в раскаленном песке». Она так мала, что поместилась бы на обратной стороне моего письма, и я льщу себя надеждой, что вам не составит труда ее раздобыть и прислать. Остаюсь вашим преданным слугой…»

Присыпав чернила песком, чтобы сохли быстрее, он накинул халат и выглянул в коридор. Два охранника, недавно сменившиеся у двери, встрепенулись, показывая, что глаз не сомкнули и вообще бдительны, словно коты, сторожащие мышиную нору.

– У меня болит горло, – бросил Надир. – Сходите на кухню и принесите молока. Только без меда и масла, чистого!

– Да, светлейший, – поклонился тот, что был помоложе, и кинулся исполнять распоряжение.

Надир вернулся в комнату и снова подошел к окну. Оттуда явственно тянуло холодом, пожалуй, уже не таким приятным, как раньше. Комната проветрилась, и в ней было гораздо легче дышать.

«Ну вот, – обратился он к себе. – И стоило так мучиться? Следовало всего лишь открыть окно ненадолго! Многие беды, что кажутся нам непосильными, решаются так же легко и без всяких усилий, стоит за них взяться».

Он плотнее запахнул халат и подождал, пока в дверь постучит вернувшийся охранник. Взял кружку горячего молока, благосклонно кивнул и снова запер дверь…

Пальцы дрожали от нетерпения, но пришлось дождаться, пока чернила письма высохнут. Закусив губу, Надир перевернул лист, обмакнул чистое перо в молоко и принялся писать им, тщательно выводя каждое слово, тут же исчезающее вслед за пером: