Фреон - Сергей Клочков Страница 12

— Где кровосос? — с трудом прохрипел я. Грудь болела сильно, синяк, наверное, на всю фанеру, даже пальцем надавливать больно. Но рёбра вроде целые.

— Капец кровососу.

— Неужели ты пристрелил? — Ну, Ересь, ну, молодчага…

— Не… не я. Струхнул так, что даже ружьё под рукой потерял. Ну, ты уже валялся, и видно было, как тварь поднялась и к тебе так пошла небыстро. А ей навстречу кто-то, на человека похожий, в плаще грязном, и капюшон как у монаха. Встало оно между тобой и тварью и как зашипит! Ну, это, кровосос рыкнул и дальше прёт. И тут ка-ак треснет ему по балде это, что с капюшоном, ручищей здоровенной такой, что даже не знаю, как оно под плащом её прячет. Башка у кровососа и отлетела на фиг. А оно обернулось, морда такая белая-белая, как молоко, и глаз на ней словно дыра темнеет. Что-то пробурчало, сгорбилось и так быстро-быстро ускакало за дома… и рукой длинной, как костылём, отпихивалось. Я думал, всё, хана нам. А оно смоталось.

— Излом это был. — Я приподнялся на локте, охнул — в голове начали бить острые, горячие молотки, виски сдавило. — Да только приврал ты. Морды у изломов белыми не бывают, скорее, как у тебя — рыжие. И глаза у них почти человеческие.

Ересь фыркнул, сплюнул со злостью.

— А иди ты… Больно мне надо врать.

— Это у страха глаза велики, парень. И не то привидится.

Повезло нам сегодня. Крепко повезло. Видать, собачки были из свиты излома, и пришёл хозяин за своих слепых с кровососом поквитаться. Характер у изломов злобный и мстительный, так что не исключено. Но вот почему заодно и нас не прибил — непонятно…

Подняться, хотя и не без труда, получилось. Уже заметно стемнело, и потому я решил поторопиться. Другое место для ночёвки мы уже не найдём, а «выпитых» собак и безвременно почившего кровососа рядом оставлять нельзя — сбегутся ночью любители мяса, за компанию и нас схарчат.

Обезглавленный страшным ударом кровосос валялся в трёх шагах от дома. На матёрого излома нарвался — не просто сбита башка, а фактически отрублена. Бывает такое — нарастает у излома на ребре ладони кусок ороговевшей кожи, зазубренный, что твоя пила. Вояки рассказывали — шлем кевларовый разлетается вместе с головой от удара такой ручки. Вот и кровососу, по ходу, именно таким девайсом по шее досталось. Ох и тяжёл, зараза… даже волоком не оттащу.

— Эй, Философ! Подмогни… тут двести с лишним, а он, сволочь, скользкий. Надо бы его до погреба дотянуть, в «кисель» кинуть.

Ересь кивнул, и мы вдвоём, кряхтя и упираясь, дотащили тушу до воняющего кислятиной провала двери. Последим усилием, ногами, столкнули вниз, и мёртвый кровосос, с грохотом сломав прогнившую лестницу, рухнул в темноту погреба, в «кисель», и там оглушительно зашипело, зашкворчало, заухало. Вслед за кровососом полетели тушки слепых собак, и я только сейчас почувствовал, как от них воняет.

— Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Понял, юморист? — Я припомнил хрюканье кровососа. — Теперь в «холодце» похрюкай, скотобаза.

В темноте подвала уже не шипело — бурлило и лопалось. Отойти бы надо, а то брызги вылетят — до костей прожгут.

— Иди, Ересь, дрыхни. Ночью я дежурить буду, часов до четырёх.

— Ага. — Ересь апатично кивнул, вытер о комбез ладони и потопал в дом. Парень, похоже, как Герасим — на всё согласен. То ли ему действительно всё по фигу, то ли и в самом деле башку отбили. Заторможенный он какой-то. И взгляд отсутствующий… даже когда ружьём мне грозил. В голосе злость, а глаза… обречённые какие-то. Не нравится мне это, и не в смысле опасности — я от него угрозы больше не чувствовал. Что-то есть такое…

И тут меня ожгло догадкой. Смерти он ищет. Как и я когда-то. Уфф… с чего вдруг? Ведь когда стрелять его «долговцы» собирались, он жить хотел, очень хотел, до крика. А потом сам ружьё мне дал и отвернулся. Даже, чёрт возьми, не дёрнулся, когда я в воздух два заряда высадил.

— Эй, Философ! Не спишь ещё? Держи вот, тушёнка. И водки грамм сто выпей, оно тебе сейчас надо. Натощак спать не дело, утром квёлый будешь, а нам ещё до Бара пилить.

За бывшим Кордоном всё было в порядке. На первый взгляд, конечно, но по крайней мере исчез странный туман, что перекрыл мне в прошлый раз дорогу. Выброса тоже не случилось, значит, можно напрямки со средней скоростью. Окраина Зоны… пёстрые тут места. То полностью непроходимые, даже и соваться не думай, вроде того же Криволесья или Коржинских полей, есть и просто скверные, но можно пройти, если имеется башка на плечах и на авось не надеешься. Это Агропром-2, посёлки на берегах Тетерева, выработки песка на юго-востоке, бывший пионерлагерь. Чёрные места, гнилые, но в плане хабара богатые. Туда бы и пошёл в прошлый раз, если б не засада с комбинезоном. Ну и наконец, есть относительно чистые земли, не «палестинки», конечно, а что-то вроде Свалки. И аномалии есть, но всё больше «трамплины» да «карусели», очень редко «жарки» и «выворотни». Идти можно даже без гаек, просто внимательно осматривая дорогу — аномалии эти «честные» и видны неплохо, если, конечно, взгляд намётан. И лежат они там, где их Выброс накидал, не блуждают, фокусов никаких не выкидывают. Рощицы попадаются, бывает, что и зелёные, берёзки, сосны хилые, нехорошими местными дождями побитые, и в редколесье изредка покажется дерево Зоны — корявое, перевитое, как корабельный канат, и суки во все стороны извиваются, словно черви застывшие, или вообще бочка чёрная без веток, только видно, как корни из-под земли прут в узлах да наплывах. Ни листьев, ни коры нормальной, дупла чёрными глазницами — такого на Большой земле не встретишь. И если растёт в лесу этот уродец Зоны, то вокруг него обязательно круглая поляна — не желают, похоже, ёлочки да осинки расти рядом с таким выродком.

— Помедленней топай. Не на пожар спешим — осадил я Ересь. Ишь, разбежался. Думает, раз позеленело вокруг слегка и воздух посвежел, то, значит, уже и не Зона. Ага, как же. Знал бы ты, парень, сколько народу именно здесь накрылось. И подумать только — и по Агропрому, и по Янтарю проходили без царапины почти, а тут, расслабившись и успокоившись, что, мол, новый Периметр уже скоро, влетали по дурости в ту же «карусель». Эх, Лунь… до сих пор удивляюсь, как это ты такую аномалию проморгал, словно новичок зелёный. Даже не верится. С другой стороны, Профессор тоже глупо погиб, в «радугу» влез, а равного ему сталкера не было, нет и, наверное, уже не будет. Мастер с большой буквы был, по таким жутким местам лазил, что о них подумать страшно, к ночи вспоминать не хочется. Окраина… коварная ты штука. Народу здесь много осталось.

К вечеру с низкого серого неба начал накрапывать мелкий, холодный дождь. Последние пару километров до «нейтралки» мы прошли уже в сумерках. До темноты успели — уже благодать, не придётся пережидать ночь где-нибудь в стылом, вечно влажном схроне, где даже через комбинезон тянут живое тепло бетонные стены.

Вон уже и стена Периметра видна, высокая, под шесть метров, сталь и бетон, сканеры и пулемёты. Оградилось человечество от Зоны, спряталось. Впрочем, не спасут ни сенсорные мины, ни крупнокалиберные пулеметы, ежели тесно вдруг Зоне станет, захочет она ещё земли для себя отхватить. Думается мне, вопрос времени, а пока что вот она, граница, заметная, особенно если издалека смотреть, линия. Ломкая, буроватая, полумёртвая трава вдруг кончается, а дальше — зелёное разнотравье до самых стен, разве что дёрн кое-где взрыт пулями, чернеют проплешины от гранат, чёрные, выжженные участки — не так давно начали вояки пирогелями и белым фосфором мутантов жечь. Это, кстати, «долговцы» им такую идею подкинули.