Берег Хаоса - Вероника Иванова Страница 12

– Утка-огнянка, – почему-то шёпотом сообщил Риат. – Все с левого крыла, отборные.

– Сам собирал?

– Нет, конечно, зато сам чистил, сам резал и в песке грел. Можешь не сомневаться, отличные перья!

– Да верю я, верю... А почему шепчешь?

Писарь перегнулся через стойку, придвигаясь совсем близко:

– Потому что хозяину о них совсем не обязательно знать.

– А, сам приторговываешь! – Догадался я.

– Тс-с-с-с-с! – Риат приложил к губам палец. – Не выдашь, надеюсь?

– Я что, себе враг? А у кого тогда буду бумагу порченую покупать?

Это верно, вредить самому себе – последнее дело. Если вспомнить, сколько листов у меня уходит, чтобы перевести одну песню, стоит поддерживать с Риатом самые тесные и дружеские отношения. В трактир даже стоит пригласить, и не на кружку эля, а на целый кувшин.

– Кстати, есть сегодня что-нибудь?

– Как не быть!

Писарь достал из шкафа стопку листов, на каждом из которых было выведено от силы несколько слов.

– Мастер опять набрал молодых неумёх, а они только и делают, что портят... – Вздох искреннего сожаления плавно перешёл в извечное: – Тэйл, может, всё же решишься, а? У нас хорошо, денежно. А тебе проще простого работать будет, ты же пишешь, как поёшь!

Неудачное сравнение: петь я не умею. Ритм чувствую, но вот отобразить услышанное собственным голосом или движениями тела... Ни в какую, что весьма огорчительно. До слёз огорчительно.

– Я подумаю, Ри. Правда, подумаю.

– А я за тебя словечко всегда замолвлю! – Просиял обнадёженный писарь.

У белобрысого была своя выгода заманить меня в лавку: снять часть работы с себя. Корпеть над чужими письмами – незавидная доля, приводящая к ранней слепоте и согнутой крючком спине. Тот же Риат уже таскал на тонком носу вставленные в проволочную оправу увеличительные стекла, и я, признаться, не хотел повторять его судьбу. Правда, вполне возможно, моё зрение не смогло бы испортиться от пяти сотен писулек в год, ведь в своей управе пишу подчас не меньше, да ещё занимаюсь картами, а до сих пор сохранил вполне приемлемую зоркость. Зоркость, которой многие, может статься, даже завидуют.

– Хорошо, хорошо... А что тут стариканы болтали? Про императрицу? У нас же вроде император на троне?

Писарь посмотрел на меня с плохо скрытым чувством превосходства:

– Ты бы хоть немного по сторонам носом водил, Тэйл!

– А что случилось?

– Да ничего, кроме одного: император стареет, и скоро придёт день, когда он передаст скипетр своему наследнику. Точнее, наследнице, принцессе Мииссар.

Вот это новость. Не ожидал. И правда, стоит время от времени прислушиваться к сплетням на улицах.

– И что по этому поводу думают граждане Империи?

– А то ты не догадываешься! Восторга не испытывают, уж точно.

– Почему?

– Ну ты дурной, Тэйл! Она же – женщина!

Я позволил себе не согласиться:

– Если правильно помню лекции по истории государства, наследнице сейчас не может быть больше шестнадцати лет, так что она вряд ли женщина. Девушка, ещё поверю.

Риат укоризненно поджал губы:

– Не привязывайся к словам!

– Дело не в словах, а в том, что они обозначают. Или ещё точнее, в том, что мы под ними подразумеваем.

– Разве это не одно и то же?

– Ни в коем случае. Слово – лишь символ действия, события, состояния. Но нам выбирать, какие символы присвоить тому, что чувствуем.

Писарь шумно выдохнул:

– Кажется, понимаю, почему ты не хочешь здесь работать.

– И почему же?

– Тебя ни один клиент не выдержит!

Конечно, не выдержит. Потому что я не могу тупо писать под диктовку: если чувствую неблагостное изменение ритма или прочее нарушение порядка, стараюсь исправить положение. Но к сожалению, тот, кто не слышит этой мелодии, не приемлет моей искренней и бескорыстной помощи.

– Выдержит, не выдержит... Ладно, сколько просишь?

– За перо – по десять симов.

Я присвистнул: не самая низкая цена в Нэйвосе. Нарочно заломил, что ли? Обиделся на мои неуместные умствования? Вот сейчас возьму и посажу его в лужу! Тем более, после утреннего дождя их в прогибах мостовой предостаточно.

– Дай-ка опробовать.

– Не веришь, что хорошие?

А вот теперь писарь обиделся по-настоящему.

– Верю. Но как люди говорят? Доверяй и проверяй!

Риат презрительно фыркнул, но достал лист бумаги, предназначенный именно для проб: прочной, плотной и гладкой. Я наугад выбрал одно из перьев, макнул в бронзовую чернильницу и провёл первую линию.

Ну, стервец! Не врал: товар и впрямь, превосходный. Плавно веду руку, следя за чёрной каплей на кончике пера. Идеально, просто идеально! Даже жаль таким пользоваться, для моих-то каракулей. Вывожу на бумаге узор собственного имени: хоть и незатейливый, в исполнении замечательного инструмента он кажется изящнее, чем обычно.

От внимания писаря мой восторг ускользнуть не мог. Да я и не скрывал удовлетворения.

– Ну что, убедился? Хороший товар?

Выдерживаю паузу, но всё же признаю:

– Очень. И стоит тех денег, что ты просишь.

– Сколько возьмёшь?

Сколько? Надо подумать. Рави, думаю, хватит и пяти штук, потому что он, по моему скромному разумению, будет на них больше любоваться, чем использовать по назначению. Но, Хаос, Вечный и Нетленный! Я тоже люблю работать с красивыми вещами. Я тоже хочу такие перья. Хочу. Вот прямо сейчас и прямо здесь.

– Десяток.

Риат спустил увеличительные стёкла на нос и вытаращился:

– Да ты, никак, разбогател? Может, клад нашёл?

– Никаких кладов, просто... Упакуй мне десяток.

– Да их всего столько и есть. Знаешь... бери вместе с футляром.

– А за бумагу сколько должен?

– Четверть лоя.

– Отлично!

И что на меня нашло? Выложил лой с четвертью за сущую ерунду. Положим, и перья, и порченые листы нужны мне для собственных нужд, но не за такую же цену! Мог бы и подешевле взять. Мог бы... Наверное. Может быть. Но в конце концов, почему я не могу себя побаловать? Раз уж больше никто баловать не желает.

* * *

Килийский квартал начал строиться уже после того, как Герим заложил стены Внутреннего города, и поначалу там ютились лачуги селян и работников, которые и возводили первые дома в Нэйвосе. Потом, по мере заполнения Мраморного кольца – теперешнего центра северной столицы, постройки начали расползаться вширь, всё дальше и дальше, пока старые крепостные стены не остались позади. Так возник Внешний город, в свою очередь, тоже отгороженный от мира каменными укреплениями. Во Внешнем городе обосновалась большая часть мастерового люда и купечество, которое, заполучив за счёт торговли немалое количество денег, возомнило себя равным знати. Разумеется, истинному вельможе торговец не осмелился бы в лицо заявить о своём весе, измеряемом в сундуках золотых монет, а вельможа, конечно же, никогда не снизойдёт до признания равенства, которого нет и быть не может, но что мешает купцам в своём мирке поиграть в дворян? Да ничего не мешает. Так и появились на свет мэноры – обнесённые оградами участки земли, на которых посреди роскошных (по разумению хозяев) парков выросли не менее роскошные дома. Поэтому Нэйвос оказался разделён на две разных части не только крепостными стенами, но и чётким различием в сословиях.