Заговор Черной Мессы - Андрей Белянин Страница 12

– Никитушка, видать, слова-то те, что я ему в запале сказала, – к месту пришлись… А что, хозяюшка, муженек-то твой совсем пьяный лежит?

– Совсэм… – скорбно закивала жена Кирокосьянца. – Как за стол сэл, как все выпил, так и упал – нэ поднимаэтся. Совсэм пьяный…

– А глазоньки у него не окосели?

– Окосэли, совсэм окосэли. Пьяный лэжит, никого нэ узнает, а глаза совсэм косыэ…

– Ладно, помогу горю вашему. На вот, пузыречек возьми, на тряпочку капни да мужу под нос и сунь. Небось протрезвеет… А как очухается, скажи, чтобы впредь милиции в работе помогал, а не застольями отвлекал от дел серьезных.

– Нэпрэмэнно! – Женщина подхватила пузырек, чмокнула бабку в щеку, и, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания», со всей родней бросилась из терема вон.

– Ну и дела, – проворчал я. – Вы, бабушка, когда граждан заколдовываете, хоть в известность меня ставьте, а то стою дурак дураком. С чего это вы решили на нем отыграться? Нам подозреваемых беречь надо…

– Ну, уж прости старую, не нарочно я…

– И как у вас это получается? Сказала слово – раз, и все! В моем времени экстрасенсы какие-то пассы руками делают, рожи корчат, установки дают… Некоторые потом книги о колдовстве пишут, секретами ремесла делятся и успешно приторговывают разными крестами, звездами, браслетами… Бизнес поставили на широкую ногу.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи, – мгновенно привстала Яга, в ее глазах загорелись желтые искорки материальной заинтересованности.

Добрые полчаса мы потратили на обсуждение коммерческих принципов действия всяких лонго, чумаков, джунн и прочих баб нюр. Потомственные колдуны, опытные ясновидящие, могущественные маги, всезнающие гадалки. Таро, исправители кармы, жрецы вуду и настоящие чукотские шаманы – все разъясняли недипломированной старухе, как убедить среднестатистического человека добровольно расстаться с деньгами, да еще и чувствовать себя после этого счастливым, здоровым и богатым. Ну, хотя бы какое-то время…

Заявился Митька. Никого с собой не притащил, никто за ним не гнался, так что задание, видимо, исполнил как надо. Царь докладную прочел, ответную записку писать не стал, а на словах передал, что дает мне полную свободу действий. Но когда начну атаковать немецкую слободу пушками, то без него не начинать, ему тоже интересно… Шмулинсон божился именем святого Моисея быть к пяти часам как штык. Глупых вопросов не задавал, в панику не вдавался, сказал, что лишь возьмет пару чистого белья, теплые носки и мацу в дорогу.

Митяй уверял, что никого не запугивал…

– Хорошо, возьми двух стрельцов у ворот, открой поруб, там охранники посольские еще с ночи сидят. Забирайте обоих и ведите сюда, будем проводить перекрестный допрос по всем правилам.

Через пару минут к нам ворвался бледный стрелец:

– Батюшка сыскной воевода! Беда! Спустились мы в поруб, а заключенные-то совсем окоченели…

– Да, там у нас калориферы не топят… – не сразу врубился я.

– А что с трупами делать?

– С какими трупами?!

– Дак я ж говорю, холодные они совсем. Померли!

Переглянувшись с Ягой, я схватил фуражку и следом за стрельцом бросился к порубу. Митька ждал меня внутри. Поруб представлял собой большую землянку с бревенчатой крышей, десять ступеней вниз, ходить можно только пригнувшись. Раньше Яга держала здесь припасы на зиму, а со времени открытия отделения мы использовали его как «камеру предварительного заключения». Тусклый огонек свечи позволял разглядеть две скорчившиеся на земляном полу фигуры. Неужели действительно замерзли насмерть? Раньше такого никогда не было… Холодно здесь, да, но не настолько же!

– Что делать будем, Никита Иванович?

– Вытаскивай их во двор по одному. Сами справимся?

Митяй снисходительно пожал плечами. Силы ему Бог отпустил, ровно владимирскому тяжеловозу. Когда два мертвеца были уложены у забора, Баба Яга придирчиво осмотрела обоих. Впрочем, на этот раз и у меня не было ни малейшего сомнения относительно причин скоропостижной смерти… Застывшие гримасы боли, изломанные судорогой тела, почерневшие языки и подсохшая пена в уголках рта явно указывали на преднамеренное отравление. Черт подери, я почувствовал себя обманутым и обворованным! Два преступника, двое подозреваемых, два свидетеля одновременно – уже никому ничего не расскажут. Кто-то просто убрал их с шахматной доски, как проигранные фигуры. Эти пешки слишком много знали. Может, не слишком, но достаточно для того, чтобы тот, кто стоял за их спинами, предпочел не рисковать…

– Никитушка, стрельцы говорят, что обыскивали обоих, оружия при них не было, а вот шарик малый, крошку ядовитую, вполне пронести могли. В ухе, например…

– К порубу никто не приближался?

– Знамо, нет, стрельцы ведь теперь все тут охраняют, заметили бы. Вон тот, помоложе, у самых дверей стоял, глаз не смыкая.

– Эй, молодец! Подойди-ка сюда. Напомни мне, с того времени, как заключенных отправили в поруб, к нему никто не подходил?

– Никто, воевода-батюшка.

– Ни животное, ни человек, ни насекомое? Поднапряги память, точно никто?

– Нет…

– А петух?

– Не… ну, может, муха туда-сюда летала, а так никого.

– Изнутри доносился какой-нибудь шум? Голоса, песни, плач, крики, возня?

– Да… нет… вроде. – Парень почесал в затылке. – Ну, ясное дело, живые люди, шебуршали слегка. Только по лестнице никто не ходил, в дверь не стучали, пристойно себя вели. Трубки курили…

– Курили?! – не сразу поверил я.

За все время своей работы в Лукошкине не встречал ни одного курящего человека. Табак в Россию был завезен царем Петром, а здесь его появление и не планировалось.

– Так ведь многие немцы трубки курят, – даже удивился стрелец. – Зелье дурманное, бесовское, и запах от него дюже зловонный, а им в удовольствие. Вот отсюда, из щели дымок черный тянулся. Я и решил – курят, супостаты…

– Странно… Я был внизу и совершенно не почувствовал запаха табака. Митяй, обыщи их обоих еще раз.

– Ничего нет, Никита Иванович!

– А что, когда в первый раз обыскивал, что-нибудь было?

– Нет, – покачал головой второй стрелец. – Я сам их перещупал – ни в карманах, ни за пазухой, ни в сапогах, крошка хлебная – и та не завалялась.

– Так чего же ты мне тут дедуктивный метод разыгрываешь? – напустился я на стрельца помоложе. – Курили они… Ни трубки, ни огнива, ни табака, а он логические размышления строит, Честертон ходячий!

Парень страшно смутился и покраснел, меня отвлекла Яга, уж очень мрачным стало ее лицо.

– Никитушка, плохо дело! Надо этим жмурикам до заката осиновый кол в грудь вбить и либо сжечь, либо в землю зарыть да могилку солью присыпать, чтоб, не ровен час, не встали.