День гнева. Принц и паломница - Мэри Стюарт Страница 12

Сула сидела у двери хижины: спеша поймать последние лучи заходящего солнца, она чистила рыбу со вчерашнего улова, чтобы выложить ее завтра вялиться на солнцепеке. Когда лошадь выехала на вершину утеса, полого спускавшегося в этом месте к бухте, она как раз спускалась с деревянной бадьей к берегу, чтобы выбросить требуху на гальку, где курицы ожесточенно спорили с морскими птицами за свою долю вонючих отбросов. Шум стоял оглушительный; огромные чайки с криком налетали друг на друга, гоняли кур и своих же товарок, а ветер с моря относил в бухту омерзительный запах рыбьих потрохов.

Не успел еще Габран натянуть поводья, как Мордред уже соскользнул с крупа его коренастой верховой.

— Если ты соблаговолишь подождать здесь, господин, я только бегом отнесу это вниз и заберу свои вещи. Я скоро вернусь. Много… много времени это не займет. Наверно, мать ожидала чего-то подобного. Я поспешу, как смогу. Может, мне можно будет вернуться сюда завтра? Просто поговорить, если они захотят?

Габран, не удостоив его слова ответом, спешился и, перекинув поводья через голову лошади, повел ее в поводу. Когда Мордред, из предосторожности прижимая к себе ларец, начал спускаться вниз, слуга королевы двинулся за ним следом.

Повернув прочь от берега к хижине, Сула наконец увидела их. Она уже давно поглядывала на вершину утеса, ожидая возвращения Мордреда, и теперь, завидев, кто его сопровождает, застыла на несколько мгновений, непроизвольно прижимая к животу осклизлую бадью. Потом, опомнившись, она швырнула бадью у входа в хижину и поспешила внутрь. Она зажгла лампу, тусклый желтый свет полился наружу сквозь щель в пологе.

Отодвинув полог, мальчик радостно вбежал внутрь, держа перед собой ларец.

В тот день в убогой хижине не было и следа дыма. Погожими летними днями Сула варила еду в глиняной печурке снаружи, над огнем, разведенным из сушеных водорослей и навоза. Но крохотная бухточка давно уже насквозь пропиталась рыбной вонью, и внутри от запаха бакланьего сала, которым заправляли лампу, тут же начинало першить в горле. Хотя Мордред прожил среди этих запахов всю свою жизнь, теперь, когда воспоминанья об ароматах и красках королевского дворца еще живо стояли в его памяти, мальчик отметил их со смесью жалости, стыда и того, что он по молодости не мог распознать как отвращение к себе; стыда потому, что Габран, по всей очевидности, намеревался зайти внутрь вместе с ним, и вины за то, что ему стыдно перед слугой королевы.

К огромному его облегченью, Сула была одна. Она как раз вытирала руки о тряпку.

Кровь из порезанного пальца смешивалась на тряпке с рыбьей слизью и чешуей. На острие кремневого ножа, что лежал на столе, тоже алела каемка крови.

— Мама, ты порезала руку!

— Пустяк. Тебя надолго задержали во дворце.

— Я знаю. Сама королева желала поговорить со мной. Только послушай, мне столько всего надо тебе рассказать! Сам дворец — удивительное место, и меня отвели в палаты госпожи королевы… Но сперва посмотри, мама! Она дала мне подарки.

Поставив ларчик на стол, он откинул крышку.

— Посмотри, мама! Вот серебро для вас с отцом, и материя, погляди, ну разве не хороша? И толстая к тому же, сойдет для зимней одежды. И фляга доброго вина, и каплун из дворцовой кухни. И все это для тебя…

Его голос смущенно затих. Сула даже не взглянула на его сокровища. Она все еще раз за разом вытирала руки о сальную тряпку.

Внезапно Мордред потерял терпенье. Выхватив из ее рук тряпку, он швырнул ее наземь, подвинув при этом поближе ларец.

— Ты что, не хочешь даже поглядеть на них? Не хочешь даже узнать, что сказала мне королева?

— Я вижу, что она была щедра к нам. Всем известно, какой она бывает щедрой, когда на нее накатит. А чем она одарила тебя?

— Обещаньями, — произнес от двери Габран, который как раз пригнулся, чтобы не задеть головой за низкую притолоку.

Когда он выпрямился, мальчик увидел, что слуга королевы почти касается головой каменного потолка. Габран был одет в желтую тунику до колен с темно-зеленой узорчатой каймой по подолу. На перехватывавшем тунику поясе мерцали желтые камни, на шее у Габрана красовалось ожерелье из кованой меди. Он был хорош собой, и правильные черты его лица лишь подчеркивали грива светлых, как ячменная солома, волос, падавшая ему на плечи, и синие глаза северянина. В его присутствии привычная хижина теперь показалась мальчику еще более убогой и закопченной, чем была раньше.

Если Мордред и сознавал это, то Суле не было до того дела. Богатые одежды и осанка посланца королевы не произвели на нее никакого впечатления: она взглянула на Габрана в упор, как поглядела бы на врага.