Знак разрушения - Александр Зорич Страница 12

Элиен бережно принял ножны. Эллат удовлетворенно кивнул:

– А теперь иди. В моей кузнице уже все готово.

* * *

Ночь с тринадцатого на четырнадцатый день месяца Белхаоля была ночью поклонения Гаиллирису – покровителю Харрены. Элиен, к своему стыду, напрочь забыл об этом. Эллат освежил его память.

Кузница была невелика. В ней Элиена ждала чаша с Медом Поэзии, пышущий жаром горн и двое помощников, в которых сын Тремгора не без удивления признал утренних стражей. Обломки мечей – его и Эллата – были бережно разложены на алом шелковом полотнище.

“Что со всем этим делать?” – растерянно подумал Элиен, осматривая стальные осколки. Он никогда не переплавлял два старых меча в один новый. Любой кузнец, предложи ему подмастерье такую работу, надает ему увесистых тумаков и прогонит в красильщики тканей.

Сын Тремгора не мог пойти к Эллату и надавать ему тумаков. Не мог погнать сотинальма в красильщики тканей. Элиен был на грани отчаяния.

Его помощники безучастно ожидали приказаний.

Не зная, с чего начать, сын Тремгора взял чашу и сделал скупой глоток. Это был отменный Мед Поэзии. Лучший из всего, что он пил за свою жизнь. Элиен осушил чашу до дна. По телу разлилось мягкое тепло. В просветляющейся голове зазвенел хрусталь. Нет, он решительно никогда не пил ничего подобного.

Твердым голосом Элиен приказал:

– Еще меду мне. Живо!

* * *

Когда Элиен возвратился в гостевой покой, он чувствовал себя усталым и обессиленным. Перед глазами проплывали сполохи разноцветного пламени, в ушах все еще стоял грохот йузнечного молота.

Он растянулся на ложе, которое с легкостью могло бы вместить семерых. У дверей коптил масляный светильник, изменчивые тени ползали по потолку и стенам.

За окном поднялся ветер. Элиен подумал о том, что Эллату, быть может, тоже не до сна. Не исключено, он тоже сейчас слушает этот глухой гул ветра и слышит зловещий сиплый посвист в отверстой глотке Хуммера. Третий Вздох…

Внимание Элиена привлек искусно расшитый гобелен на стене над его ложем. Харренские солдаты, мал мала меньше, осаждают грютскую крепость, тоже маленькую. Чуть повыше харренское войско – крохотные фигурки с копьями размером в портновскую иглу – переправляется через Орис. Обоз и пленные, неровные ряды, река изгибается затейливым поясом…

Еще выше: харренское войско входит с триумфом в некий город. Балконы домов и стены украшены цветами. Над их головами сияет солнце величиной с медный авр. Похоже, подумалось Элиену, художник задался целью изобразить историю войны с Эстартой без каких бы то ни было сокращений.

Ветер за окном усилился. Одна фигурка из сцены, занявшей левый крайний угол гобелена, пискнула “Энно!” и спрыгнула на ногу Элиена, обретая объем и вес. За ней с тем же победным кличем высыпала на ложе и остальная солдатня. Элиену показалось, что на него со стены обрушился самый необычайный в мире муравейник.

Муравьи, однако, были вооружены, и хотя каждый в отдельности меч – миниатюра искуснейшей работы – ничего не значил, все вместе они составляли изрядную силу.

Набросившись на Элиена, все это крохотное войско принялось колоть, рубить и резать. Очнувшись от потрясения, Элиен вскочил со своего ложа и начал судорожно отряхивать кровожадное племя с живота, плеч, рук.

Не тут-то было. Многие упали, но кое-кто держался крепко, уцепившись за волосы и одежду. Элиен чувствовал, как впиваются в его кожу острые иглы копий, как лезвия крохотных мечей рассекают его плоть. Нет, муравьи на такое не способны.

С гобелена сходили все новые и новые отряды. На Элиена обрушились сотни стрел. Каждая из них не была ничем. Все вместе они составляли боль. Элиен закрыл лицо рукой и отступил.

Перед его мысленным взором предстал Мудрый Пес Харрены. “Не может быть честного боя. Началась эпоха Третьего Вздоха Хуммера”. Так говорил Эллат, всматриваясь в сумерки сада. Гобелены, видимо, теперь заодно с Хуммером. Гобелен.

Элиен вскочил на ложе и принялся сдирать гобелен, который источал запахи жженой плоти, гнилой воды и пота. Это оказалось непростой задачей. Проклятая тряпка держалась на стене, закрепленная множеством позолоченных гвоздей. Лицо Элиена заливала кровь, в его щеки вонзились коготки осадных крюков, в его щиколотку стучался заостренный таран. Похоже, теперь его штурмовали, словно крепость.

Боль придала ему решимости. Если выдергивать гвоздики по одному, можно по меньшей мере ослепнуть в этой возне, которую язык не поворачивался назвать сражением. Элиен наклонился, нащупал нижний край гобелена и сгреб ткань в охапку. Напрягшись изо всех сил, он разом выдернул из стены всю Хуммерову тысячу позолоченных гвоздиков. Гобелен упал на ложе.

Темя Элиена долбили крохотные боевые молоты. Волосы шевелились – в них, словно в высокой степной траве, топтались харренские браслетоносцы. Гобелен нужно сжечь. Сын Тремгора схватил масляную лампу.

Топча десятки нападающих, Элиен вытащил гобелен на середину комнаты и с размаху швырнул лампу в его центр. Гостевой покой наполнился едким дымом. Раскрашенная ядовитыми травяными красками ткань занималась медленно.

Наконец пламя разгорелось и приняло гобелен в свои неласковые объятья. Вместе с гобеленом гибли и воины, алкающие смерти Элиена. Между тканью и харренской армией, с нее сошедшей, существовала запредельная связь – воины вспыхивали, корчились и падали замертво, словно бабочки-однодневки, чей срок жизни вышел к ночи без остатка.

Элиен отер лицо от пота и крови. Теперь можно было передохнуть.

И только когда костер, разложенный в гостевых покоях, поднялся до потолка, он оценил всю полноту глупости своего положения. Ласарский гость, повредившись в рассудке, решает предать огню дом харренского сотинальма. Тема, достойная пера.

* * *

Четырнадцатый день месяца Белхаоль

Эллат с живым интересом разглядывал принесенный меч.

– Да, – сказал он наконец. – Это работа человека, избранного судьбой. Теперь я уверен – ты убьешь Урайна. Ты уничтожишь герверитов. Ты, потому что это не по силам никому другому. Ты не отступишься от Пути Воина. Прими же от меня второй дар вместе с первым.

Эллат извлек из-под своего неизменного беличьего покрывала цельножелезный щит.

– Его мы вчера не разбили, и, надеюсь, он пребудет в целости еще долго.

С этими словами Мудрый Пес Харрены положил на щит, как рыбину на блюдо, перекованный меч.

Сын Тремгора с глубоким поклоном принял дар.

– Я не отступлю, равно как и воды Сагреалы не потекут вспять. Но то, что было сказано о черном могуществе герверитов, тревожит меня. Я воин, а не кудесник. Я бессилен перед магией Хуммера. Я готов отдать собственную жизнь, но не согласен отдавать на заклание Хуммеру ни в чем не повинных юношей и мужей, цвет моего народа. Поражение при Сагреале многому меня научило. Честный поединок невозможен, и ты, Мудрый Пес Харрены, только что сам сказал мне об этом.