Неупокоенные - Лорен Оливер Страница 12

Как призраки видят?

Мы не всегда умели видеть, пришлось учиться заново.

Смерть – это как новое рождение. Вначале – тьма и смятение. Мы познавали мир на ощупь. Мы учились двигаться в новом теле, как этому учится младенец. Начали проявляться кое-какие образы. Сквозь тьму стал просачиваться свет.

Теперь мое зрение лучше, чем было при жизни. Я никогда не любила носить очки и к тридцати годам уже не могла различать некоторые предметы на другой стороне гостиной. Приходилось прищуриваться.

Сейчас все видно четко. Мы не просто видим – теперь это нечто большее. Мы улавливаем малейшую вибрацию, самые незначительные изменения в потоках воздуха и энергии, движения молекул. Мы как невидимые пальцы слепого человека – мы скользим по поверхностям всех предметов в доме.

Только память постоянно ускользает от нас. Воспоминания не останутся нам верны. Они все однажды канут в темноту небытия.

Воспоминания должны за что-то цепляться – заворачиваться в разные вещи, обвиваться вокруг ножек стола хотя бы.

Трентон сидел без движения в кресле, и если бы он не ковырял бездумно один из прыщей на лице, можно было подумать, что он умер. Эми сидела с огромной книгой на коленях. Книга была в кожаной обложке. Я узнала ее – это был «Черный гелиотроп».

Минне он безумно нравился, когда она была маленькой. Именно она нашла «Гелиотроп», множество страниц, напечатанных на машинке и скрепленных кое-как. Она перечитывала его так много раз, что некоторые куски знала наизусть. В десять лет Минна просто изнывала от желания узнать, кто написал эту книгу, и Ричард Уокер – он был тогда, видимо, в хорошем расположении духа – скрепил страницы, обернул в обложку и пообщался с какими-то литературными экспертами и даже с профессором из Гарварда, который посредством анализа языка и художественных образов вывел, что книга датируется серединой девятнадцатого века.

Меня это забавляло. Я-то знала, что «Черный гелиотроп» был написан в промежуток с тысяча девятьсот сорок четвертого до сорок седьмого. Потому что я его написала.

– Мамочка! – неожиданно громко закричала Эми. – Я дошла до главы про бамбуковый лес! Можно я почитаю тебе?

Когда Эми упомянула бамбуковый лес, я даже вздрогнула. Это был один из моментов в книге, которыми я гордилась: Пенелопа и Невинные были атакованы злобной бандой Нихилис, и единственное, что спасло их, – это лес бамбука, который неожиданно вырос вокруг них и пронзил бандитов насквозь.

– Конечно, солнышко. – Минна вытерла лоб тыльной стороной руки.

Эми провела пальчиком по иллюстрации, на которой была изображена Пенелопа на коне.

– «Потом Пенелопа поскакала вперед… А там уже ждали Нихилис, они были уродливые и жадные до крови…»

– Кошмарная из тебя писака, – сказала Сандра. Хотите верьте, хотите нет, но я примерно на час забыла об ее существовании, как люди не обращают внимание на свою тень.

– Она не читает, – парировала я, – она сама выдумывает.

– Бамбук! – воскликнула Сандра. – Бамбук! Тебе стоило написать о лесе из розовых кустов – они бы выкололи шипами глаза тем парням или зацарапали их до смерти.

Я даже не потрудилась ответить. Томас рассказал мне про бамбук – как быстро он растет и что он такой крепкий, что может проткнуть человека. Мы разговаривали о том, как ужасна и жестока может быть природа.

Конечно, побеги бамбука просто делают то, что должны. Все подчиняется своим внутренним законам. Все живое – жадное до света и тянется к любому его источнику.

– Пенелопа загадала желание, и лес начал расти, – сказала Эми, ткнув пальчиком наугад в центр страницы. Она остановилась. Она пыталась понять. Лес вырос не потому, что этого захотела Пенелопа. Он вырос из крови Невинных.

Минна вскочила из-за стола, ринулась к окну и резко отдернула занавески. Она, должно быть, смотрела на дорогу. Я теперь не имею ни малейшего понятия, как она выглядит. Сандра сказала, что ее заасфальтировали. Но у меня перед глазами до сих пор стоят холмы – в это время года должны цвести тополя, расцветать нарциссы, а воздух, наверное, пахнет сладким древесным соком: как болезненное напоминание о том, что в мире все живет и идет своим чередом. Без нас.

– Кто там? – Эми столкнула книгу с колен. – Это бабушка? Бабушка вернулась?

– Это не она, – нахмурилась Минна, – я не знаю, кто это, – она вздохнула, – останься здесь, детка, с дядей Трентоном. Трентон, присмотришь за ней? Ничего тут не трогай, мишка-Эми.

Минна вышла в прихожую – мрачное место, комната, которую мало кто посещал. Там пахло старой обувью. Почти никто не пользовался главным входом, кроме курьеров и разных групп людей, которые ходят от дома к дому, предлагая подписать петицию об очистке воды или проголосовать за их кандидата в губернаторы.

Мужчина, стоявший на пороге, был одет в деловой костюм, который был ему явно велик, и держал в руке чемоданчик. Выглядел он как театральная декорация. Его внешность была мне смутно знакома. После того, как он представился Деннисом Кэри, адвокатом Ричарда Уокера, я поняла, что должна была его раньше видеть.

– Ну, думаю, вам лучше зайти, – сказала Минна и открыла дверь шире.

На секунду меня ослепил яркий луч света, который прошел сквозь нас, прорезая слои пыльного воздуха в коридоре. А потом дверь закрылась.

– Вам стоило сообщить, что вы придете, – сказала Минна, засунув руки в карманы – так его взгляд вольно или невольно останавливался на ее груди.

– Оп-па, проблемки! – сказала довольная Сандра. Ей всегда нравились хорошие шоу.

Его взгляд скользнул вниз, и адвокат быстро поднял глаза на лицо Минны.

– Я звонил, – проговорил Деннис, перекладывая дипломат в левую руку, – я разговаривал с Кэролайн…

Минна усмехнулась:

– Ну, а я-то вас не ждала. Кэролайн нет дома.

– Нет дома? – Деннис нервно теребил воротничок. Ему было сорок с лишним, и не то чтобы он был уж очень непривлекательным – просто волос было маловато, а объем живота немного превышал норму.

Я испугалась. Минна выглядела как паучиха – большая и голодная.

– Мама у нас очень забывчивая, – сказала девушка и, проходя мимо Денниса, задела его плечом, почти что навалилась на него, – не хотите выпить?