Королева Бедлама - Роберт МакКаммон Страница 12

— Думаю, что вряд ли, — ответил Пауэрс, поддерживая разговор, хотя и он, и Мэтью знали, что мистер Талли, столь дружелюбный и столь щедрый на общественное благо, вскоре перейдет от разговора к бахвальству.

— Лучшее и только лучшее — вот мой девиз! — как и ожидалось, понесся Талли. — Я так сказал: давайте мне самое лучшее, и плевать на цену. Вот это я получил. Слоновая кость прямо из Африки, а пружинки и железки сделаны в Цюрихе.

— Понимаю, — кивнул магистрат. У него начинали слезиться глаза от дыма.

— Да, у них очень дорогой вид, — подтвердил Мэтью. — Я бы даже сказал, богатый.

Надо было признать, что искусственные зубы несколько укрепили лицо мистера Талли, которое начало проседать в районе рта из-за неудачного набора уже сгнивших, полученных от Господа. Талли всего два дня как вернулся из Англии со своим новым приобретением и справедливо гордился комплиментами, от которых просто сиял.

— Богатый, точно! — Талли улыбнулся еще шире. Мэтью показалось, что даже пружинка щелкнула. — И уж не сомневайтесь, молодой человек, качество у них первосортное. Зачем вообще что-нибудь нужно, если оно не первосортное, я вас спрашиваю? Да, и приладили тоже по первому классу. Хотите посмотреть?

Он наклонил голову и растянул рот еще шире, чтобы Мэтью было видно, но, к счастью, в этот момент одна из немногих женщин, явившихся на собрание, прошла через раздавшуюся толпу — чудо Красного моря, — и Талли повернулся посмотреть, почему вдруг так все затихло.

Мадам Полли Блоссом была, как и Красное море, силой природы. Высокая и красивая блондинка слегка за тридцать, с решительным подбородком и ясными голубыми глазами, она любого мужчину видела насквозь до самого бумажника. Под мышкой она держала свернутый зонтик, на голове у нее был ярко-желтый чепец, плотно завязанный под подбородком синей лентой. Серебристо-голубой роброн был покрыт, по ее обычаю, вышитыми цветами ярко-зеленой и бледно-зеленой расцветки, лимонно-желтыми и розовыми. Всегда элегантная леди, подумал Мэтью, если не считать черных ботинок с металлическими оковками на носках. Говорили, что она может перебравшему клиенту дать такого пинка в зад, что он без парома попадает на остров Ричмонд.

Под пыханье трубок и жадные взгляды галерки, обрадованной новым зрелищем, Полли Блоссом уверенным шагом прошла ко второму ряду справа и остановилась, глядя сверху вниз на джентльменов, занимающих скамью. Все лица отвернулись от нее, никто не говорил ни слова. Но леди Блоссом ждала, и Мэтью хотя не видел ее лица, был уверен, что красота ее стала несколько тверже. И наконец юный Роберт Деверик, юноша восемнадцати лет, желая, очевидно, показать, что вежливость по отношению к дамам всегда в моде, встал с места. Тут же старый Пеннфорд Деверик поймал сына за руку и стрельнул в него таким взглядом, что будь это пистолет, он бы вышиб юнцу мозги. Сие событие породило расходящийся водоворот шепотов и на пике волны — несколько злобных смешков. Юноша со свежим лицом, одетый в черный полосатый сюртук и жилет — такой же, как у преуспевающего отца, разрывался между собственной галантностью и семейной дисциплиной, однако когда Деверик-старший прошипел: «Сядь!» — решение пришло само. Молодой человек отвел глаза от мадам Блоссом и с пылающими щеками опустился на сиденье во власть сурового родителя.

Но тут же на сцене возник новый герой. Хозяин «С рыси на галоп», крупный и седобородый Феликс Садбери в старом коричневом сюртуке, встал в четвертом ряду и грациозным жестом предложил находящейся в затруднительном положении даме убежище на своем прежнем месте — между среброкузнецом Израилем Брандиером и сыном портного Ефремом Оуэлсом, — с которым Мэтью был в дружбе и по четвергам азартно играл в шахматы в «Галопе». Садбери покинул свое место, и дама изящно его заняла под аплодисменты какого-то галантного нахала, и тут же еще несколько других захлопали и завыли, пока Пеннфорд Деверик не устремил туда взгляд своих серых глаз, как наводит фрегат бортовое орудие, — и все заткнулись.

— Ничего себе зрелище? — Соломон Талли ткнул Мэтью локтем в ребра, когда снова поднялся шум разговора и захлопали полотняные опахала, разгоняя дым. — Мадам Блоссом входит сюда, будто она тут хозяйка, и садится прямо перед носом преподобного Уэйда! Вы это видели?

Мэтью, разумеется, видел, как мадам из Манхэттена — которая, кстати, вполне могла бы купить здание Сити-холла, если верны слухи о заработках ее и ее голубок, — села перед тощим мрачным Уэйдом, одетым в черный сюртук и черную треуголку. Он смотрел прямо перед собой, будто сквозь голову этой дамы. Еще один интересный момент — Джон Файв, одетый для торжественного случая в простой серый сюртук, сидел справа от своего будущего тестя. Многое можно было бы сказать о мрачной личности Уэйда, но никто никогда не обвинял его в предубежденности, подумал Мэтью. Для пастора достаточно страшно отдать свою дочь за человека, чье прошлое очень мало известно, а где известно — там воспоминания о грубом насилии. Мэтью считал, что преподобный, давая Джону шанс, поступает весьма благородно и в высшей степени по-христиански.

Взгляд Мэтью упал на другого человека, и он внутренне сжался. Тремя рядами позади Джона Файва и преподобного Уэйда сидел Эбен Осли, похожий на расфуфыренный арбуз в зеленом сюртуке и ярко-красном бархатном жилете. Для такого важного дня он выбрал седой парик с завитыми локонами, ниспадающими на плечи в имитации официального юридического стиля. Место он занял среди группы молодых юристов, в числе которых были партнеры-владельцы адвокатской фирмы Джоплин Поллард, Эндрю Кипперинг и Брайан Фитцджеральд, — будто давал понять Мэтью и всем заинтересованным сторонам, что он защищен глупостью закона. Он не опускался до того, чтобы бросить взгляд на Мэтью, но улыбался фальшиво и поддерживал разговор с весьма пожилым, но и весьма уважаемым голландским врачом, доктором Артемисом Вандерброкеном, который сидел на скамье прямо перед ним.

— Пардон, пардон! — Кто-то заслонил Мэтью перспективу, наклонившись над скамьей к магистрату Пауэрсу. — Сэр, можно одну минутку?

— Да, конечно. В чем дело, Мармадьюк?

— Я просто хотел спросить, сэр, — заговорил Мармадьюк Григсби, у которого на круглой луне лица красовались очки, а на абсолютно лысом черепе — клок белых волос, похожий на плюмаж. Над большими и круглыми голубыми глазами нависали, подергивались и ходили белые брови — печатник Нью-Йорка нервничал в присутствии магистрата. — У вас есть какие-нибудь предположения про Маскера?

— На эту тему тише, пожалуйста, — попросил магистрат, хотя в окружающем гуле голосов это вряд ли было необходимо.

— Да, сэр, конечно же! Но… вы до чего-нибудь додумались?

— Только до одного. Что Джулиуса Годвина убил маньяк.

— Да, сэр, конечно. — По улыбке Григсби — сплошные губы и ни одного зуба — Мэтью понял, что так легко от него не отделаться. — Но считаете ли вы, что предполагаемый маньяк покинул наш прекрасный город?

— Ну, я бы сказал, что, если… — Пауэрс резко замолчал, будто язык прикусил. — А послушайте, Марми, это что, материал для вашего горчичника?

— Газеты, сэр. Мой скромный бюллетень ради общественного блага.