Медный страж - Александр Прозоров Страница 12

— Однако милости у победителей не снискать, — поморщился Середин, бредя по пустынному лагерю, в котором остались лишь увечные, стража да всякого рода ярыги, занимающиеся хозяйством и не берущие в руки оружия. — Милости не будет.

Он же сам не раз рассказывал всем о подлости и жадности торков, об их издевательствах и насилии. И о том, что такое племя на границах Руси жить более не должно.

Княжеского гостя тоскующий у полога дружинник пропустил без вопросов. В выстеленной коврами палатке правителя Олег, пользуясь отсутствием свидетелей, нашел возле княжеского трона кувшин с вином, припал к его горлышку, отпив сразу не меньше полулитра, зачерпнул горсть кураги, кинул в рот, выпил еще. Отошел к своей шкуре, сел на нее, привалившись к решетчатой стене, вновь вскинул кувшин ко рту и, решительно осушив его до самого дна, отбросил в сторону. Потом вытянулся во весь рост, завернулся в шкуру и закрыл глаза, дожидаясь, когда хмель избавит его от дурных мыслей. После некоторых стараний Середину удалось-таки заснуть, и поднялся снова он уже поздним вечером, разбуженный разудалыми криками гостей. Шатер был ярко залит светом нескольких десятков масляных ламп, пол был завален всевозможными яствами: сухофруктами, халвой, пастилой, жирными копчеными окороками, невесть откуда взявшимся виноградом. Причем большей частью угощения лежали без всякой посуды, просто на коврах, вперемежку с веселыми воинами, языки которых заплетались, но которые тем не менее то и дело требовали наполнить кубки и тут же их осушали, выкрикивая здравицы князю, боярам, русским мечам и богам. В пьяном угаре вместо Христа то и дело проскакивали имена Велеса и Сварога, но муромский правитель не обращал на это никакого внимания. Прислуживали гостям не холопы, а полностью обнаженные девушки, покрытые мурашками, посиневшие от холода.

Ведун выбрался из шкуры, прихватил одну из девиц за плечо:

— Огонь в очаге разведите, дуры, мороз на улице.

— Да! — Князь Гавриил изловчился и звонко хлопнул одну из пленниц по голой заднице. — Огонь разведите! Тут вам не город, холодновато будет!

Все дружно расхохотались над шуткой, видимо, означавшей то, что город пылает со всех сторон и в нем не замерзнешь.

— Ну ты и спать, боярин Олег, ну ты и спать! — доброжелательно покачал головой правитель. — Город пал, а ты и не заметил. Тебе волю дай, ты и Страшный суд проспишь!

Все опять расхохотались, словно столкнулись с самым искрометным юмором в истории. Середин ощутил острую потребность выпить — иначе с пьяными мужами общаться невозможно. Подобрав серебряную чашу, выпавшую из рук окончательно «уставшего» боярина, он протянул ее ближайшей пленнице, которая с готовностью наполнила сосуд белой пенистой жидкостью, и вскинул вверх:

— Да будет славен князь Муромский, победитель нехристей и защитник слабых!

— Буду, — согласно кивнул правитель, ответно приподнимая свой золотой кубок.

— Будет! — восторженно подхватили дружинники.

Середин опрокинул в себя чашу — и понял, что воины наливаются кумысом. Напиток-то не крепкий — это же сколько они его вобрали, чтобы так нахрюкаться?

— Славен я, конечно, буду, — скромно признал князь Гавриил, утирая покрытые пеной усы, — а вот ты, боярин, самое веселье уже проспал… — Он красноречиво потискал доливающую ему кумыс девушку за крупную грудь, запустил пальцы ей между ног. — Ладно, кто еще о детях моих позаботится, как не я? Давай, празднуй… — И правитель подтолкнул пленницу к нему.

Та поставила глиняную крынку возле трона, перешагнула ближних бояр, размела рукой просыпанный на ковер изюм и улеглась перед ведуном, разведя синие от холода ноги. И хотя девушка была симпатичная: широкобедрая, волоокая, с чуть смугловатой кожей и длинными волосами, сама сцена никакого вожделения у Середина как-то не вызвала. Да и вообще не привык он близко общаться с женщинами на публике.

— Прости, княже, — склонил голову Олег, — дозволь сперва освежиться выйти.

— Э-э, все у тебя не к месту случается, — разочарованно отмахнулся князь. — Вроде и воин славный, а победы все удачи не приносят. Меня держись, боярин. Со мной не пропадешь. Судьба отворачивается — так я о твоем благе поразмыслю…

Он опять прильнул к кубку. Ведун, сочтя его монолог за разрешение, отступил и поднырнул под полог палатки.

Снаружи творилось не менее бурное веселье, нежели в палатке. Крики женщин, разудалые песни мужчин, плач детей, громкие здравицы, стоны боли и страсти, храп завернувшихся в парчу или ковры воинов, разлитые кумыс и вино, рассыпанные сласти. Хнычущие дети, многие босые, в одних рубахах или штанишках, связанные длинными вереницами, зачастую вперемежку с полуголыми женщинами постарше. Сваленная кучами рухлядь, сундуки, брошенные в костры скамьи, рейки, куски колес. Голые молодые девицы, частью связанные для удобства победителей в хитрые позы — то с примотанными к щиколоткам запястьями, то со стянутыми за спиной локтями, — частью свободные, покорные, смирившиеся'со своей участью, понимающие, что бежать некуда: над городом поднимались многочисленные дымы, все еще слышались крики, стук, жалобное блеяние. Лучше всего одетыми оказались изможденные люди в драных портах и облезлых шкурах — видимо, освобожденные из рабства невольники, что теперь не упускали случая пнуть своих недавних хозяев, ударить палкой, надругаться над их дочерьми.

«Так нужно, — попытался убедить себя ведун, понимая, что на снегу в открытой степи из пленников до нового рассвета доживут не более трети. — Это необходимо. Логово торков должно быть уничтожено — иначе никогда не прекратятся их набеги на окраинные русские земли, на купеческие караваны, не перестанут степняки угонять в рабство русских детей и девушек. Так нужно. И если отцы этих детей, мужья этих женщин не желали своим близким подобной участи, думать нужно было раньше и не строить свое благополучие на чужом горе, на рабском труде, на грабеже и воровстве. Так нужно…»

Однако трудно убедить себя в праведности происходящего, когда рядом застывает на снегу голый ребенок, а в двух шагах насилуют его мать или сестру. Логика и чувства вступают в смертельную схватку, разрывая душу, а доводы разума говорят о том, что его одинокой жалости не хватит на тысячи пленников.

Развернувшись, Олег вошел обратно в княжеский шатер, грубо вырвал крынку с кумысом у одной из невольниц, крупными глотками осушил до дна, зачерпнул еще из открытой у опорного столба бочкн, опять выпил. Шагнул к жарко полыхающему очагу, присел рядом, протянув к огню ладони.

— Гляньте, как боярина жажда за пару мгновений обуяла, — довольно расхохотался муромский правитель. — Что, друг мой, освободил брюхо для нового угощения?

Олег требовательно отвел руку, и кто-то торопливо вложил в нее кубок.

— Славься, князь Муромский! — громко закричал ведун, заглушая рвущую душу тревогу. — Славься, отважная дружина его и бояре храбрые!

— Слава! — поддержали со всех сторон здравицу, зашипел наливаемый в чаши, кубки, ковкали, корцы и кружки кумыс.

— Славься, сила, славься, честь и справедливость русская!..