Полумертвые души. Люди из пригорода - Сергей Никшич Страница 12

А супружница его выползла из кладовки, как кобра из норы, подозрительно косясь по сторонам, и тут злополучные цыганкины цветастые, в розочках трусики, нахально повисшие на спинке стула, привлекли ее взор. Держась за поясницу, Гапка, так звалась половина Головы, подошла к стулу и направила на неожиданную находку пылающие гневом прожектора своих глаз, которые тут же погасли и остекленели от бешенства. Голова даже почувствовал, что пол в хате заходил ходуном, как палуба тонущего корабля, и сообразил, что без спасительной во спасение лжи горемычной его жизни может прийти мучительный и внезапный конец.

– На улице нашел, – равнодушно сказал он. – Вот и взял, думаю, может, тебе пригодятся…

Сказав это, Голова для убедительности почесал затылок. И тут же добавил:

– Во сне слыхал, как кто-то стучался, может, свояченица…

Голове во чтобы то ни стало нужно было сплавить супружницу, да та и сама любила почаевничать у свояченицы, и Голова надеялся, что она, вспомнив о подружке, уйдет к ней до позднего вечера, чтобы излить душу, а он по свободе выпроводит цыганку…

Гапка еще раз осмотрела хату, но больше ничего подозрительного не углядела. Она и сама собиралась к свояченице, поэтому решила не портить себе настроения и уже было направилась к двери, но тут за Головой прибежали люди из сельсовета – в лесу был замечен дым, уже вызвали пожарных, и ему пришлось уйти вместе с ними, хотя на душе у него скребли кошки, чтобы попытаться подвигнуть сельчан на помощь пожарным. А на дворе уже, как назло, стало смеркаться – фиолетовый морок, усыпанный звездами, колпаком опускался на Горенку, и зрелище это, если бы не запах дыма, доносившийся из лесу, умиротворило бы разогревшиеся за день души и послужило бы сигналом, что пора уже навестить корчму, чтобы дорога к ней не поросла на веки вечные непроходимым чертополохом.

А Гапка, оставшаяся на хозяйстве, и вправду вознамерилась примерить чертовкины трусики и примерила, а те словно прилипли к ней и согрели, и по холодным Гапкиным конечностям заструились языки адского пламени, но той, впрочем, об этом было невдомек – она как-то сразу помолодела и похорошела, и зашедший на огонек Тоскливец – он любил потолковать с Гапкой по душам, потому что та была охотницей поговорить, и Тоскливец мог, сколько ему было угодно, на дармовщину поглощать куличики, запеканки, гречаники и всякую прочую снедь, которую в изобилии готовила скучавшая от сидения дома Гапка, – обнаружил перед собой не усталую матрону, а прехорошенькую девушку (Голова бы не женился на дурнушке) с румянцем от уха до уха и пляшущими огоньками в карих глазах.

Примерявшая обновку Гапка не услышала его стука, и Тоскливцу представилась возможность лицезреть помолодевшую Гапку в кокетливых розочках. Почувствовав, что Головы дома нету, Тоскливец рухнул перед ней на колени, моля о милости – и тут же ее получил – отомстила наконец Гапка блудному супругу и отблагодарила благодарного слушателя своих бесконечных горестных повествований, в которых она представала кем-то вроде похищенной драконом принцессы, а Голова – кровожадным вампиром и оборотнем.

Голове, однако, в сельсовете не сиделось, потому что одна только мысль о том, что цыганка может расчихаться в провонявшемся нафталином шкафу, заставляла все его естество дрожать, как застывший на холоде кисель. И кое-как уладив дела, он заспешил домой – старухи, сидевшие на лавках перед домами, отметили даже, что Голова не идет, как всегда степенно, выставив перед собой брюхо размером с хорошо откормленного кабанчика, а несется, как «вихорь в пустыне».

Голова и в самом деле несся по песчаным улицам Горенки, опасаясь, что не сносить ему головы. От этой мысли он от жалости к себе даже прослезился. Скрипнувшая калитка подала сигнал тревоги заворковавшимся Гапке и Тоскливцу, и Тоскливец в своих излюбленных кальсонах и с одеждой в руках был отправлен все в тот же объемистый одежный шкаф. А вошедший Голова обнаружил вдруг розовощекую свою супругу в самом что ни на есть восхитительном расположении духа; поначалу Голова было принял все это за инквизиторскую хитрость, но заметив, что Гапка вдруг стала такая же прехорошенькая, как тогда, когда лет тридцать тому назад он чуть ли не силой затащил ее под венец, он внимательно осмотрел ее со всех сторон, как торгующий лошадь барышник, и вознамерился даже, позабыв в своем восторге о цыганке, проникнуть в райские кущи, но был с позором отвергнут – Гапке нужно было от него избавиться, чтобы потихоньку выпроводить Тоскливца.

Но и у Головы были известные планы, и он уселся пить чай, а чтобы окончательно убедить Гапку в том, что ей лучше ретироваться к свояченице, вытащил трехлетней давности районную многотиражку и принялся многозначительно читать ее вслух. Гапка, всплакнув про себя, решила, что Тоскливцу ничего в шкафу не сделается, пусть себе посидит, а ночью, когда Голова задрыхнет, она выпустит его на волю. С этим Гапка и ушла.

Тоскливец тем временем не терял времени даром, ибо в темноте наткнулся на совершеннейшую роскошь и решил даже, что наступили времена изобилия и всеобщего счастья. Цыганка, стиснутая предметами гардероба, ублажала его, как могла, и поэтому совершенно не спешила покинуть схов. Но как только дверь дома оглушительно захлопнулась, продемонстрировав, какого невысокого Гапка мнения о районных писаках, Голова подскочил к шкафу, опасаясь в глубине души, что из него вывалится труп задохнувшейся от нафталинной вони цыганки, но она выплыла из него лебедем, ловко укрыв Тоскливца какими-то Гапкиными тряпками, получила с обалдевшего от всех событий Головы несколько основательно потертых гривен за сигареты и отправилась восвояси строить козни простодушным сельчанам.

А у Тоскливца грудка была слабенькая, и когда та, которая в темноте отвлекала его от нафталина, покинула его, он вдруг почувствовал, что у него начинаются галлюцинации. Голова и в самом деле мерещился ему оборотнем. Одеться в шкафу у него никакой возможности не было, но и умирать не хотелось. И поэтому он решил прикинуться невменяемым и убедить Голову, что заблудился.

А Голова, который пил уже третью кружку забористого чая неизвестного, впрочем, происхождения, чуть не захлебнулся насмерть, когда дверь злополучного шкафа внезапно распахнулась и багроволицый, в белоснежно-девственном исподнем Тоскливец величественно вышел из него, словно совершал по горнице Головы крестный ход.

– Ты откуда тут взялся, окаянный?!! – гневно завопил Голова на своего подчиненного. – Говори, а не то я тебе…

Тоскливец догадался, что забегавшие начальственные глазки изо всех сил ищут что-нибудь, что поострее да потяжелее, и поспешил Голову успокоить:

– Известное дело оттуда, откуда все мы беремся, – как всегда муторно и маловразумительно ответствовал ему Тоскливец.

До Головы, однако, уже дошло, что Тоскливец находился в шкафу одновременно с цыганкой и может, если захочет, подробненько доложить все Гапке, и тогда…

– Все это ложь! – успокоил сам себя Голова. – Пускай клевещет!

И приказал Тоскливцу в будущем обходить его дом десятой дорогой, потому что порядочные люди заходят в дверь, а не через трубу и не отсиживаются по шкафам.