Плющ на руинах - Юрий Нестеренко Страница 12

Однако я не был ранен. Мой обморок объяснялся чрезмерным нервным и физическим напряжением, и я скоро пришел в себя. Этот инцидент не отразился на моем авторитете у повстанцев — многие из них сами едва держались на ногах после отчаянного боя, и я окончательно смирился со своей ролью командира мятежников.

Пока мои новообретенные подчиненные собирали оружие и доспехи и отдыхали после сражения, у меня было время обдумать ситуацию. Даже ускользнув от повстанцев, что в моем новом положении было затруднительно, я не мог теперь вернуться к герцогу. Я уничтожил его воинскую часть; поймет ли Элдред Раттельберский, что у меня не было другого выхода, а если и поймет, простит ли меня? Да и должен ли я к нему возвращаться? Кто я по натуре — бунтовщик или консерватор? Я был противником режима Андего, значит, пусть и пассивным, но революционером; однако предшественники Андего, установившие этот режим, пришли к власти революционным путем, значит, я контрреволюционер. Действительно ли бунт обречен или постоянные победы мятежников говорят об обратном? Разумеется, я помнил уроки истории и понимал, что, как и всякий другой, этот народный бунт принесет Корринвальду одни несчастья. Но какое дело мне, гражданину великой цивилизации, до судьбы жалкого королевства, выросшего на ее обломках? Впрочем, я чувствовал, что мои симпатии на стороне герцога. Как-никак, это был единственный человек в этом варварском мире, которого можно было назвать цивилизованным. И, разумеется, ему было бы весьма полезно иметь среди лидеров мятежников своего человека. К тому же я подумал, что положение лидера позволит мне уменьшить жестокость этой войны.

Итак, я принял решение; теперь следовало заняться моими подчиненными и в первую очередь подвести итоги битвы. Тела более двух тысяч убитых и умирающих устилали поле боя. От отряда Лурра осталось чуть больше пяти сотен; примерно сотне солдат противника удалось спастись бегством. У нас были теперь боевые кони со сбруей и трехкратное количество доспехов и оружия. Конечно, доспехи многих убитых солдат были повреждены, но все же предоставляли лучшую защиту, чем рубахи и кожаные куртки. По моему приказу излишки оружия и снаряжение были погружены на лошадей — я рассчитывал на пополнение. Решение о походе на Крондер было отменено под тем благовидным предлогом, что теперь у нас недостаточно для этого людей. На самом деле я решил как можно скорее покинуть Раттельбер, чтобы более не наносить ущерба войскам герцога, и впредь воевать лишь с королевскими частями (что, как я не сомневался, герцог бы одобрил), не удаляясь, однако, слишком далеко от границ герцогства, чтобы не попасть в окружение войск короля.

В течение следующей недели я водил своих людей по охваченным восстанием территориям, благополучно избегая новых боев за счет хорошо поставленной разведки и собирая пополнение. Новые повстанцы приходили как поодиночке, так и целыми отрядами. Спустя неделю я уже командовал пятитысячной армией. Я покончил с прежним порядком, при котором каждой присоединившейся группой командовал ее первоначальный лидер. Войско было поделено на три полка, а те, в свою очередь — на батальоны, были назначены офицеры из бывших солдат и наиболее способных горожан и крестьян. К этому времени стали поступать вести о Роррене. Его войско, более обширное, чем мое, осталось аморфным скоплением отрядов и гарнизонов. Герцог последовательно выбил его из всех захваченных замков и нанес Роррену крупное поражение под Рондергом, после чего повстанцы были вынуждены оставить приграничный Рондерг и два города на территории Раттельбера. Поражения пошли Роррену впрок, и он с численно уменьшившейся, но более сплоченной армией окончательно покинул пределы герцогства и соединился с крупными повстанческими отрядами за его пределами, нанеся несколько мелких поражений королевским частям. Соединиться со мной он не мог, так как был отрезан от меня войсками герцога.

Тем временем среди моих людей стали раздаваться голоса недовольных слишком долгим уклонением от боя. В самом деле, пока я не покидал графств, контролируемых повстанцами, но и здесь несколько крепостей и городов продолжали сопротивление. В качестве первой цели я избрал Линдерг, уже две недели находившийся в осаде.

К тому времени, как моя армия подошла к стенам Линдерга, город еще далеко не исчерпал своих запасов и не помышлял о сдаче. Переговорив с лидерами осаждающих, я убедил их перейти под мое командование. Быстро убедившись, что город вряд ли удастся взять штурмом, я пошел на хитрость и провел ревизию трофеев примкнувших к нам формирований. Среди этих трофеев были достаточно жуткие, такие как отрубленные головы королевских офицеров, но меня больше интересовали королевские знамена. Таковые нашлись, прочее же снаряжение правительственных войск имелось у нас в достаточном количестве. После этого я имитировал снятие осады, а к северным воротам Линдерга подошло «подкрепление» — под королевскими штандартами, впереди офицеры в блестящих латах. Обрадованные защитники города распахнули ворота… Когда они поняли свою ошибку, было уже поздно. Из близлежащего леса вырвались скрытые в засаде повстанцы. Линдерг был взят.

В этом городе, где нашли свою смерть Зи и Саннэт, у меня не было ни малейшего желания проявлять милосердие. Купеческие лавки и богатые дома были отданы на разграбление, аристократов и городских чиновников повесили на центральной площади, где они за несколько месяцев до этого любовались казнью моих товарищей. Я отдал особо строгий приказ о розыске всех местных членов Священного Трибунала. Этот приказ вызвал неоднозначную реакцию: среди простолюдинов многие недолюбливали церковников, но многие и боялись их. По этой ли причине, или потому, что члены Трибунала умели загодя чуять запах жареного, но мне приволокли лишь одного из них. Он осыпал тащивших его проклятиями и грозил им карой небесной. Это производило скверное впечатление на моих людей, и я велел заткнуть ему рот. Я не знаю, был ли это тот человек, что провозгласил приговор Саннэту и Зи, или тот, что разыскивал нас с отрядом солдат сразу после прибытия в эту эпоху, или кто-то еще — скрывающие лицо капюшоны и просторные сутаны делали их всех похожими друг на друга. Так или иначе, я переборол первоначальное желание сжечь его на костре и велел также повесить его на площади. Я решил, что отныне ни один из этих изуверов в сутанах не получит пощады.