Хронокорректоры - Кирилл Мамонтов Страница 12

– Не жить ему там, – сказал вдруг Батя сокрушенно. – Эти башибузуки, которые всю войну в тихой гавани провели, на берегу куролесили, пороху не нюхали, только тем и знамениты, что командиров своих лютой смерти предали. Помяните мое слово – и Белоусова порешат. А вот если до серьезного дела дойдет, так немного толку от них будет.

Братва зашумела, но Селютин оборвал болтовню и подтвердил:

– Верно сказал Батя. На тех кораблях, которые всю войну под огнем ходили, команды дружные были. Ни мы на «Славе», ни братишки на «Цесаревиче» своих офицеров не тронули. И когда душегубы с «Андрея» прислали мордоворотов разбираться с офицерами, мы их на борт не пустили.

– Так и было, – согласился Саня-Дракун. – Вот потому-то и невзлюбили «Славу» в Центробалте. И когда немцы нас расстреливали в Моонзунде, ни один дредноут не пришел на помощь.

Роман осторожно уточнил:

– Хотите сказать, что анархисты, заправляющие в Центробалте, могли сознательно бросить вас без поддержки?

Ему не ответили. Только Иван Савельич проворчал: дескать, хрен знает, кто сознательный или несознательный.

За окном мелькнули вокзальные строения. Роман попытался хоть немного расчистить стекло, чтобы прочитать название станции. От этого бесполезного занятия его оторвал невысокий крепкий мужичок с бородкой и усами. Незнакомец был одет в офицерское хаки, плотно затянут портупейными ремнями, его голову защищала генеральская папаха, а на боку висела деревянная кобура маузера.

– Товарищ Мамаев? – осведомился он с явным прибалтийским акцентом. – Вас и товарища Левантова приглашают в штабной вагон.

Левантов уже застегивал шинель и был готов следовать за провожатым. В натопленном вагоне было тепло, поэтому Рома не стал застегивать бушлат – так и пошел с тельняшкой нараспашку. Полушубок он набросил на плечи. Не оставлять же в вагоне – обязательно сопрут, рожи бандитские.

Прибалт-порученец провел их через общий вагон, населенный красногвардейцами. Народ развлекался, распевая под гармошку революционные частушки. Следующий вагон оказался служебно-техническим, в отдельных секциях размещались радиостанция и телеграфные аппараты. В коридорах курили мужчины с озабоченными лицами. По обрывкам фраз Роман понял, что штабные работники опасаются, как бы генералы Ставки не встретили поезд огнем и атакой ударных батальонов. Предлагалось остановиться в десятке верст от Могилева и атаковать Ставку в пешем строю.

От услышанного Рома снова разнервничался. Он точно знал, что Ставка сопротивляться не будет, а любые силовые акции питерских посланцев лишь осложнят обстановку. К сожалению, он не мог объяснить предкам, откуда он это знает. А тут еще Левантов откуда-то свалился, под ногами вертится. Надо же, с самим Лаврентием Павловичем на Румынском фронте познакомился. Лет через двадцать сможет хорошую карьеру сделать, если доживет…

– Товарищи, где мы сейчас проезжаем? – осведомился Георгий.

Кто-то, не прерывая разговора, бросил: дескать, проследовали через Витебск, через пару часов будет Орша, и следующая станция – Могилев.

Они продолжили путь по качающемуся полу, миновали тамбур и вступили в штабной пульмановский салон. Обстановка показалась роскошной даже Роману, не раз ездившему в люксах. Светили электрические лампочки, вагон был разбит на кабинеты, в воздухе отчетливо чувствовался запах хорошего обеда. Можно не сомневаться, раньше это железнодорожное чудо предназначалось для высокопоставленного царского сановника.

Большевистские вожди сидели вокруг стола, на котором была расстелена топографическая карта и лежали обрывки телеграфных лент. Стоял только Сталин, неторопливо пускавший дым в приоткрытое окно. Порученец собирался отрапортовать, но Сталин отмахнулся и сделал жест, приглашая солдата и матроса сесть на диван. Остальные зашумели стульями, разворачиваясь к молодым бойцам революции.

– Иди, Адам, – сказал Дзержинский. – Организуй нам еще чайник… И две кружки для товарищей.

«Кто начнет разговор? – подумал Роман. – Формально все четверо на равных правах. Конечно, Сталин – член Совнаркома и Политбюро ЦК, но мы едем к фронту, а Крыленко – главковерх…»

Начал, причем не слишком приветливо, Николай Ильич Подвойский – очень худой долговязый мужчина в изношенном солдатском мундире с офицерской портупеей.

– Не зря ли, товарищи, панику подняли? – строго поинтересовался будущий нарком по военным делам. – Наша революция сильна, победоносно шествует по необъятным просторам Советской Республики, а скоро шагнет через линию фронта. И вдруг появляются провинциальные прорицатели и пугают нас: мол, ежели ненароком обидим золотопогонную мразь, то катастрофа случиться может… Не слишком ли вы, парнишки, заботитесь о царских генералах?

Он грозно посмотрел на неуместно ухмыльнувшегося Левантова и потребовал доложить, где тот служил. Георгий вытянулся по стойке «смирно», вытащил стопку мятых бумажек и подробно доложил, что служил в 121-м Пензенском полку 31-й пехотной дивизии, участвовал в июльском наступлении, а также в других боях. В подтверждение своих слов он представил все тот же обрывок сибирской газеты про папашу и напечатанный на грязно-серой бумаге листок с изложением подвига рядовых Степашина, Филимонова и Левантова, предупредивших армейский солдатский комитет о заговоре контрреволюционных офицеров.

– Есть такой полк, – кивнул Подвойский, пролистав записную книжку. – Как поживает ваш командир полка, бывший полковник Мансурадзе?

– Погиб в конце сентября в боях за Вашкоуц, – сухо сообщил Левантов.

Пока допрашивали Георгия, Адам принес чайник и две оловянные кружки. Колотый сахар громоздился горкой в вазочке, расположившейся поверх карты в районе Смоленска. Роман успокоился и складно повторил свою легенду. Даже назвал по именам партийных руководителей, с которыми был якобы знаком. Закончил он совсем нагло:

– Жаль, товарищ Раскольников с нами не поехал, это он рекомендовал мне во флот записаться. Когда его отряд в Москву пришел, я просился на бронепоезд, но товарищ Раскольников сказал, что надо сначала моряком стать, а потом уж в морской полк записываться…

– С этим понятно, – нетерпеливо прервал его Дзержинский. – Объясните, почему вы считаете, что может случиться погром офицеров и последующие события.

– Так это же очевидно. – Роман приготовился заново повторять аргументы и невольно вздохнул. – У старослужащих накопилось изрядно ненависти к офицерам, разгоряченная толпа не станет разбираться, сволочью был офицер или порядочным человеком. Опять, как в феврале, станут убивать кого ни попадя. В таких случаях под горячую руку попадают обычно именно невинные. Именно те, чьи военные знания могли бы пригодиться Республике Советов.

Дзержинский, он же «товарищ Юзеф», резко выкрикнул:

– Значит, по-вашему, в Ставке, в этом оплоте контрреволюции, много порядочных людей?!

Ну вот и все, грустно подумал Роман и допил слегка остывший чай. Неожиданно в разговор влез Левантов, сиявший улыбкой необъяснимого восторга: