Путанабус. Наперегонки со смертью - Дмитрий Старицкий Страница 12

— Добро, — согласился комиссар. — После отпуска докладную записку мне на стол. Такое начинание надо распространить на всю армию. А пока держите, — Мехлис вынул из кармана два листка бумаги, — это ваши отпускные свидетельства. На четвертый день жду вас тут в полдень. Работы ты мне прибавил, товарищ начмед. Но справимся. Должны справиться. И полномочия тебе дадим драконовские. Вплоть до привлечения нерадивых командиров к суду Ревтрибунала. А то анархисты какие-то из этих красных партизан, а не большевики.

Когда наша двуколка неторопливо отъехала от Лятошиновки за версту, Наталия Васильевна, которая всю дорогу таинственно молчала, вдруг громко зашипела:

— И что это значит, Георгий Дмитриевич?

— Ты это о чем, милая? — улыбнулся ей.

Какая же она красивая. Особенно когда сердится. Век бы сердил и любовался, как она мурзится.

— О свадебных подарках комиссара. Может, объяснишь, что это значит?

Сделал морду ящиком и спокойно ответил:

— Три дня отпуска, милая Наталия Васильевна, нам даны командованием бригады на совершение обряда венчания, каковой и состоится в селе Зубриловка, в которое мы и едем.

— То-то я смотрю, ты с собой бутыль спирта прихватил. Мужиков на свадьбе поить?

— Не без этого, любимая. Не только мужиков, но и их баб. Традиции в мелочах нарушать не следует тому, кто собирается нарушить их глобально.

А вокруг осень уже властно вступала в свои права. Для средней полосы России начиналась самое живописное время года. Лишь дубы пока сохраняли зеленый лист. Все остальные древа и кусты радовали глаз желто-красной гаммой цвета от лимонного до темно-бордового оттенков увядания. К тому же погоды стояли изумительные. Солнечные и еще теплые. Бабье лето.

— Но как венчаться, если ты мне даже предложения не сделал? — обиженно заявила баронесса.

— Это и будет, любимая, первым нарушением отживших традиций. Свадьба без обручения. Кстати, ты баню топить умеешь?

— Баню? Какую баню? — не поняла меня Наталия Васильевна.

— Самую обыкновенную, деревенскую каменку.

— Зачем? — удивилась она.

— Ну, хоть перед свадьбой-то помыться надо. Не идти же к венцу с запашком каретного сарая. Батюшка не поймет-с, — ухмыльнулся я.

— Вот тебе, противный. — Баронесса стукнула меня по плечу кулачком, совсем как когда-то Наташка из «путанабуса».

Реинкарнация. Не иначе. Вон как ноздри раздулись. Точно как у Наташки перед нападением албанцев в «Ковчеге», когда девчата по жребию запихнули ее в мой номер.

— Так ты еще смеяться надо мной будешь? — взвизгнула милосердная сестра. — Тогда еще получи! — И снова мне кулаком по плечу. И по шее.

— Люблю, когда ты сердишься, — улыбнулся я женщине.

— Тогда обойдешься без сладкого. — Баронесса отодвинулась, надула губки и засунула ладони под мышки. — И никакой койки до свадьбы!

На что я только хмыкнул и подстегнул вожжами кобылку. Молодая еще Наталия. Отлучалка пока не выросла.

Кобыла, рванув повозку, пошла ровной широкой рысью, и скорость двуколки существенно приросла.

Наталия Васильевна, враз раздумав на меня сердиться, привалилась к моему плечу и восхищенно залепетала:

— Прелестная у вас тут природа. Почти как у нас в Черной Руси. «Короче становился день. Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажалась». Любите Пушкина?

— А кто его не любит, — ответил ей серьезно. — Пушкин — это наше все.

— Как здорово это вы сказали. Действительно, он наше все. К сожалению, все, что осталось от старого мира…

— Я думаю, что товарищи еще попытаются «сбросить Пушкина с корабля современности». Но этого у них не выйдет. Не справятся товарищи с Пушкиным. Калибр не тот.

— А зачем они будут отказываться от Пушкина? — возразила мне Наталия Васильевна. — Какая глупость!

— Затем, что он аристократ, крепостник, помещик, камер-юнкер и ездил в гости к царю. Разве этого мало, чтобы объявить его врагом народа? И за меньшее сейчас товарищи к стенке ставят.

— А как же русская культура? — удивилась баронесса.

— Русская культура для товарищей — всего лишь орудие великодержавного русского шовинизма в угнетении национальных меньшинств. У них своя культура будет насаждаться — пролетарская. Пролеткульт, не к ночи будь помянут.

Но судьбы культуры милосердную сестру волновали гораздо меньше, чем ее собственная судьба.

— Георгий Дмитриевич, скажите правду: зачем вам нужна эта свадьба? Я же вдова. Свободная женщина. Все, что вы хотите от меня, вы и так имеете. Даже больше…

— Эта свадьба нужна для того, чтобы на вас, разлюбезная моя Наталия Васильевна, не упал топор этой кровавой революции при любом исходе моей судьбы, — пояснил я ей свои резоны. — Так мы уберем баронессу в туман войны. А замуж за разночинца Волынского пойдет мещанка Зайцева. О чем отец Мельхиседек вам выдаст выписку из метрической книги нашего прихода. На основании справки о мобилизации Наталии Зайцевой в Красную армию. Вместе с этой справкой такая метрика — это ваш мандатный базис на будущее, если судьба заставит остаться на территориях, подконтрольных товарищам. Бюрократию большевики разведут такую, что царским чиновникам даже не снилась. Все, что Салтыков-Щедрин писал как юмор, будет реальностью. И жизнь настанет такая, что без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек.

— А вам самому что это дает? — теребила она меня на какие-то особые признания.

Не стал ее разочаровывать и сказал правду:

— Я просто буду мужем красивой женщины. Любимой женщины! Разве этого мало? Так как насчет баньки?

— Все я умею, — пробурчала баронесса, — даже коров доить. Война всему научит…

А сама улыбается до ямочек на щеках, и глаза шалые.

Двенадцать верст дороги резвой рысью пролетели быстро. Хорошую кобылку нам сосватал интендант Шапиро.

Припомнив, что ключи от дома у Трифона, уже в селе сразу свернул на соседнюю улицу к его подворью.

На нашу удачу, хозяин был на своем дворе и с характерным хеканьем долбил колуном по свежим срезам березовых чурбаков. А его младшие сыновья, погодки десяти и одиннадцати лет, на подхвате таскали колотые дрова и укладывали их в большую поленницу. По виду поленницы дров для растопки Трифонову семейству должно хватить на две зимы. Не меньше.

Сам Трифон был одет в расхристанную, без опояски кумачовую косоворотку с закатанными рукавами, штаны заправлены в высокие шерстяные носки, на ногах — опорки от сапог. Из-под войлочного шляпка на его лоб обильно струился пот.

— Бог в помощь, Триш, — крикнул ему через забор. — Я смотрю, ты скоро Стоянова переплюнешь по количеству дров.

Неизвестно какими судьбами заброшенный в наше село болгарин Стоянов был притчей во языцех, как самый справный и запасливый хозяин в округе.