СССР-41 в XXI веке - Анатолий Логинов Страница 12

Но это потом. А в тот момент Фима Андрею ситуацию объяснил. И справился еще быстрее, чем с его подчиненными. Короче говоря, лейтенант бровью шевельнул, а шлагбаум уже поднят. И машины потихоньку пошли.

Мы мирно въехали в Союз! Мирно! Без обысков и отбора оружия! По всем инструкциям погранцы были обязаны нас никуда не пропускать. Вплоть до ареста. С обыском и изъятием колюще-режуще-огнестрельного. Ох, посмотрел бы я на эту картину… Но без нее лучше. Молоток Фима!

И я молоток! В который раз себя хвалю, что не отказался от его предложения тогда, в девяносто втором. Хотел ведь, на волоске висело…

Привел Фиму Палыч. Палыч в рукопашке бог и царь. Всю жизнь натаскивал ребят из нашей конторы и еще парочки аналогичных. А легендировалось это под секцию самбо. Совершенно открытую. Секция работала и с самыми обычными людьми. Вот Фима и был таким обычным. Разве что занимался с четырех лет, да Палыч его по нашей программе в последнее время тренировал. Даже пересекались пару раз на тренировках.

Вот тут Палыч и привел его ко мне. Я тогда в сильном разброде был. Из конторы выперли. Прицепились к ранению и комиссовали. Любому дураку ясно, что касательная царапина — предлог. Разгоняли нас. «Реорганизовывали». Причем гнали лучших. Профессионалов. Всякая нашлепка бюрократическая оставалась… Вот и я попал под гребенку. Куда было деваться, совершенно непонятно. На гражданке ни профессии, ни связей, хоть в бандиты иди…

И тут Фима появился. Ну что Фима? Мальчик, двадцать два года, окончил институт, начал заниматься бизнесом. Даже неплохо начал. Для первых месяцев. Под бандюков ложиться не хочет, ищет нормальную охрану. Не крышу — охрану. Не глуп, верю. Но нет за ним никого и ничего. Через пару-тройку месяцев накроется его фирма медным тазом, и все проблемы. А еще — еврей. Нет, я не антисемит. Но из казаков я. А казачество всегда евреев не любило. И семья, соответственно, у нас антисемитская. Исторически. Некое послабление с деда началось. Он во время войны вместе с одним евреем воевал. От самой границы и до своей гибели в сорок третьем. И писал с фронта: «Если бы все люди были, как этот жид, давно коммунизм на всей Земле построили. Славный казак!» Вот тогда у моей бабушки настрой и заколебался. А когда в сорок седьмом тот парень в гости приехал… Вещи привез, что от деда остались, фотографию рейхстага с надписью «Василий Нестеренко». И указал, где дед похоронен… В общем, антисемитами мои предки быть перестали. Но любовью и близко не пахло…

В общем, хотел я Фиму подальше послать. Но по привычке своей, годами выработанной, сразу не ответил, взял пару дней на размышление. А вечерком нашло настроение альбом семейный полистать. Дошел до той фотографии с рейхстагом. Смотрю, а пониже дедова имени… Я глазам своим не поверил. Лупу схватил. Точно. Ниже дедова имени, буковками поменьше, как будто в тени деда, написано: «Абрам Фридлендер»!

Вот тут я подхватился! Наших еще не всех поувольняли, так что Фиму я по базам мигом пробил. Точно! Внучатый племянник того самого дедова сослуживца.

После этого, понятное дело, согласился. Что же я за сволочь буду, если не помогу внуку того, кто закрыл глаза моему деду? И плевать, выстоим мы с ним или нет. Да выстоим, раз деды вместе выстояли, то и нам сам бог велел. Между прочим, я эту карточку с тех пор всегда с собой ношу. Она и сейчас в кармане «горки».

Ни через два месяца, ни через три Фимина фирмочка не сгорела. Голова у него прямо Дом советов… Таких в мире один на миллион, если не на миллиард! Через год он уже был крут. И моя служба росла потихонечку. Набирал ребят. В те годы многих вышвыривала на улицу новая власть. А как-то зашел с Фимой разговор о кадровой политике. Вот тут работодатель меня и ошарашил.

— Бери всех стоящих, — говорит, — когда этой стране потребуются лучшие в мире станки, ей потребуются и лучшие в мире бойцы. По деньгам мы и тысячу человек прокормить, вооружить и натренировать можем.

Так, можно сказать, и сбылась моя мечта. Тысяча, конечно, перебор, но сотню набрал. Вот она, почти вся здесь. Может, и не лучшие в мире, но одни из лучших…

г. Мариуполь.

А. Е. Огурцов, лейтенант, уполномоченный РКМ НКВД. [12]

Капитан зевал в кулак и постоянно помешивал чай. Мельхиоровая ложечка дребезжала по стакану, разгоняя давно остывшую бурую жидкость. Лейтенант же стеснялся, поэтому ему приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не зевнуть прямо в лицо чекисту. Все-таки целый день на ногах…

— Ладно, лейтенант, продолжим.

— Так точно, товарищ капитан государственной безопасности, продолжим! — чуть ли не заорал Огурцов. Андрей Тимофеевич, конечно, мужик правильный и понимающий, но если начальник областного УНКВД приехал лично, то изволь, лейтенант, отвечать по уставу, а то… Ведь вместо заслуженных наград и благодарностей можно получить по шапке. Участок, конечно, не совсем Огурцова, но тем не менее вдруг действительно шпион? Город снова на уши поставят. К тому же с немцами непонятно что творится…

— Да не ори ты как оглашенный! С утра голова раскалывается, — поморщился Чечков и неожиданно признался: — Понимаешь, хотели с супругой детишек в парк Щербакова сводить, на лебедей посмотреть, а тут звонок ваш. И понеслось…

— Так не специально же, товарищ капитан! — начал оправдываться лейтенант.

— Знаю, — улыбнулся Чечков. — Вернее, догадываюсь. Ни к чему нам провокации такого уровня сочинять, чай, не Витте, царская милость в обратку станет. — И посмотрев на вытянувшееся от удивления лицо лейтенанта, не сдержавшись, засмеялся. — Не бойся, Иван Михайлович, это я так, красного словца ради. Если серьезно, — продолжил капитан, — то признаюсь как на духу ни черта я не понимаю в происходящем.

Оба молчали, в который раз уже рассматривая выложенное на стол имущество шпиона. Старый заржавленный перочинник, с выдавленным на рукояти из странного материала ценником «2 руб. 20 коп.» и силуэтом белки, кучка металлических монет, все как одна, с навязшим уже трезубцем, несколько купюр, притом одна из них с гетманом Мазепой. Первый раз увидев ее, Огурцов долго хмыкал, крутил головой и пытался прогнать из головы навязчиво лезущие строчки про «гетмана-злодея» и какого-то «Кочубея». Чечков тоже уделил немало внимания бумажным деньгам, рассматривая каждую «грывню» через карманное увеличительное стекло.

Отдельной кучкой лежали более важные вещи — ворох документов и небольшой, зализанный «брусок» из того же непонятного материала. У «бруска» снималась задняя крышка с надписью Sony Ericsson и наличествовал стеклянный экран с непонятной маркировкой и надписью «Нет сети». Документы, которые, если быть объективным, представляли собой смазанные светокопии оригиналов, были чрезвычайно необычны. Язык и трезубцы Огурцов заметил еще на Песчанке. А когда немного разобрался с рапортами и прочей «сопроводиловкой» и покопался основательнее, то заметил еще одну несуразицу. Даты. 2001 год, 2008-й, 2010-й…

— Да, тут еще один момент, — не сдержавшись, зевнул Огурцов. — Я, товарищ капитан, наших ихтиологов озадачил.