Флоренс и Джайлс - Джон Хардинг Страница 12

— О нет, дорогая, я совсем не собираюсь лишать сына всех развлечений. Хочу только немного ограничить их, вот и все. Я уверена, что ему вредно перевозбуждаться. Мелвилл, распорядитесь, чтобы экипаж молодой леди подали к крыльцу, будьте любезны.

8

Всю ночь я проворочалась, ожидая пока рассветет: голова была переполнена мыслями, и это не давало заснуть. Девочка, целиком предоставленная себе и имевшая в распоряжении сколько угодно свободного времени, была теперь полностью захвачена многочисленными событиями, происходящими в жизни. Прежде всего, это бедняжка Джайлс и все, что я намеждустрочила в его письмах. Собственно, кроме туманной фразы насчет щипков и побоев, ухватиться мне было не за что, никаких прямых жалоб в нем не было, а я не сомневалась, что они появились бы в письме, если бы мой братец действительно страдал. Успокоившись, я вдруг очнулась с новой мыслью — и как только она не пришла мне в голову раньше? Письма наверняка подвергались цензуре, учитель просматривал их, прежде чем разрешал отослать домой. Любое откровенное признание, упоминание о том, что Джайлса обижают, конечно же вычеркивали. И в самом деле, к чему тревожить родителей? Школа заинтересована в сохранении доброго имени, а жалобы этому не способствуют. Вы, разумеется, можете себе представить, что эта мысль нисколько меня не успокоила.

Далее мои мысли занял Тео Ванхузер. Не то чтобы мне очень уже недоставало его посещений — все же он был довольно странным малым. Меня задела миссис Ванхузер, которая бесцеремонно вклинилась в мою жизнь, решив, что он все же будет навещать меня, но намного реже. Уж лучше бы вовсе запретила ему сюда ходить. Теперь по ее милости я была вынуждена продолжать послеобедствовать, высматривая Тео с башни, вместо того чтобы спокойно наслаждаться чтением в библиотеке. Только теперь трехсполовинойминутничанья будет намного, намного больше, ведь Тео будет пропускать больше дней, а мне никто не удосужится сообщить, что ждать его не нужно. Следовательно, мне придется дольше дежурить у окна, причем большую часть времени впустую. Я проклинала Тео за то, что он вообще вошел в мою жизнь и так ее осложнил, но в то же время чувствовала, что скучаю по нему и хочу, чтобы он поскорее пришел. Снова и снова мне представлялась одна и та же картина: девственно-чистый снег и черный грач на нем.

Но моя бессонница объяснялась не только этим. Куда сильнее мои мысли были заняты не тем, что миссис Ванхузер сказала о сыне, а вскользьупоминанием о моих дяде и мачехе. Я размышляла о Тео, беспокоилась о Джайлсе, но все время в голове, как некое подводное течение, продолжали биться ее слова.

Конечно, я просто-напросто не сумею жить дальше, не узнав ничего о своих родителях. Я и раньше пыталась вытянуть хоть какие-нибудь сведения у миссис Граус, но она упорно молчала и уходила от ответа. «Мне известно только то, мисс Флоренс, что я вам уже рассказала. Ваша матушка покинула этот мир как раз тогда, когда вы в него явились, а ваш папенька погиб, утонул, когда перевернулась лодка. Так и умерли они оба с матушкой мастера Джайлса, когда мастер Джайлс был еще совсем малюткой», — неизменно повторяла она.

Как-то я попыталась зайти с другой стороны — начала расспрашивать ее о моей родословной. Меня якобы заинтересовало то, что у нас с Джайлсом была та же фамилия, что и у дядюшки, а значит, наш отец, судя по всему, приходился ему братом.

— Я и видела-то вашего дядю один-единственный раз, барышня, — неохотно и медленно отвечала экономка. Так обычно говорят, когда не то чтобы хотят увильнуть от неприятного разговора, а скорее всеми силами стараются избежать ошибки. — Было это в Нью-Йорке, когда он нанимал меня присматривать за этим домом и за вами с мастером Джайлсом. Вам тогда четыре годика было, вот и все, что мне известно. Мы не обсуждали с ним ваше фамильное древо.

Сейчас мне пришло в голову, что можно было бы узнать больше, если бы я могла написать дяде и обо всем расспросить напрямую: кто я? кем были мои родители? О, если бы все было так просто! Но дядя строго-настрого распорядился не учить меня грамоте и вряд ли порадовался бы, обнаружив в своей утренней почте письмо, написанное моей рукой.

Не имело никакого смысла вновь расспрашивать миссис Граус. У этой простой души все было написано на лице. Она походила на Джорджа Вашингтона тем, что, как и он, совсем не умела лгать. Если бы она что-то скрывала, я догадалась бы сразу. Она ничего не рассказала мне не потому, что не хотела, а потому, что не знала. Расспросы о моих отце и матери не принесли бы ничего нового, но моя любознательность могла насторожить экономку и заставить ее задуматься, к чему бы мне все это.

К чему мне все это? Мне и самой было непонятно. Все послеобеденное время я провела в башне, не читая, а размышляя об этом. Конечно, после бессонной ночи я клевала носом. Как только голова моя падала на грудь, я просыпалась и, как безумная, неслась вниз, на случай, если пропустила появление Тео, хотя и была более чем уверена, что сегодня он точно не появится. Я не могла рисковать. Мне хотелось, чтобы Тео был здесь, и, вернувшись в башню после очередного тщетнобеганья и очередной невстречи, я вообразила, будто он здесь, и представила, как мы сидим (я в шезлонге, он в капитанском кресле напротив) и обсуждаем мою проблему.

— Вот такая история, — сказала я ему, закончив свой краткий рассказ. — Что же мне делать?

Тео потер подбородок, поднялся и, заложив руки за спину, с решительным видом начал мерить комнату длинными шагами. Наконец он остановился, взглянул на меня сверху вниз и расплылся в улыбке.

— Бумаги, — провозгласил он.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла я.

Тео подошел ко мне, опустился на одно колено и костлявыми ручищами схватил меня за плечи:

— Как ты не понимаешь, должны же быть бумаги, документы, касающиеся тебя. На все бывают документы. И скорее всего, они где-то здесь, в Блайт-хаусе.

Выпустив меня, Тео встал, не сводя с меня глаз и ожидая реакции.

Я вскочила со стула, но тут же рухнула на него снова:

— Если только дядя не забрал их с собой в Нью-Йорк, когда внезапно уехал.

Мой воображаемый Тео пожал плечами. При этом он напоминал гигантского богомола.

— Возможно. А может, и нет. Стоит попытаться.

Я, пожалуй, обняла бы Тео, но не стала, потому что его здесь не было, а даже если бы и был, того и гляди, разразился бы новым стихотворением. Вместо этого я выглянула на пустынную аллею, на которой так и не появилась угловатая фигура, и, почувствовав, что скучаю еще сильнее, тем самым поблагодарила Тео за помощь.

Тео был прав. Хотя из-за своего воспитания я была наивной и неискушенной в делах, из книг мне было известно, что любой человек, кем бы он ни был, непременно где-нибудь записан. Наверняка и я была зафиксирована в бумагах, как и все прочие. Все, что от меня требовалось, — разыскать эти записи. Блайт-хаус — громадный дом, но в нем не так уж много мест, где могут храниться документы.

На следующее же утро я начала поиски с библиотеки, потому что там было множество бумаг. Я искала что-нибудь, что определенно было бы не книгой — возможно, папку или какой-то гроссбух. Вас может удивить, что за четыре года, что я обживала библиотеку, мне ни разу не подвернулось под руку что-либо подобное, но прошу не забывать, что, во-первых, помещение было просто необъятным, а во-вторых, до сих пор меня интересовали здесь только книги, и ничего, кроме книг.