Повилика - Катерина Крутова Страница 12

—Мы дышим одним воздухом — даже это медленно сокращает твои дни. Насколько, сложно сказать. Больше всего забирает…— Лика смущается, подбирая слова,— хм-м, обмен жидкостями.

—Ты про секс?

Легкий румянец и согласный кивок.

—Поцелуи, занятия любовью…— жена замолкает, и я невольно отмечаю, как ей к лицу эта внезапная робость.

—То есть твоя мать буквально до смерти затрахала первого мужа и сейчас доедает второго?

Упоминание отца добавляет Лике твердости. Голос вновь наполняется уверенной решимостью.

—С отцом Полин Виктория увлеклась. Она была жадна и ненасытна и его едва хватило на десять лет. С Робером мать значительно осторожнее, но…— следующие слова даются жене с трудом,— не думаю, что папе много осталось. Если бы она давала ему больше свободы и отдыха от себя…

Вспоминаю, как Лика настаивала на моих коротких командировках — хотелось быть дома вместе с семьей, но жена практически уговаривала поехать на пару дней то на конференцию, то на выставку. Всегда по возвращении я находил ее осунувшейся и уставшей, но не придавал этому особого значения. Зато однажды, когда Бас предложил провести с ним часть отпуска на яхте в плаванье от «голландского женевера до португальского портвейна», Лика взбунтовалась, чем немало удивила нас с Керном — никто не ожидал шумных протестов от тихой милой женушки, поддерживающей мужа во всем и всегда. Теперь многое стало ясно — дневное голодание улучшает качество пищи, но длительное влечет тяжелые последствия для едока. Выходит, весь мой брак — просто разнообразная сервировка одного и того же обеда?

—И сколько мне еще осталось?

Неопределенное пожатие плечами. Отведенный в сторону взгляд и тихое признание:

—Без меня значительно больше. Если, конечно, тебя не угробит какой-нибудь несчастный случай или особо хитрый вирусный штамм.

Непроизвольно смотрю на собранную сумку, и жена это замечает. Грустно кивает на остывающий кофе:

—Пей и уходи.

—Вот так просто?! А как же ты и Полина? Мы сможем видеться?

—Не знаю. Не уверена.— Лика качает головой,— ты моя зависимость, Влад. Мой источник, моя жизнь, мой господин. Уходи, пока я готова тебя отпустить. Иначе уже никогда не вырвешься из убивающих пут. Вспомни Робера — неужели хочешь закончить так же?!

—Но наша дочь, я могу забрать ее?

И внезапно жена смеется — страшно, горько, точно обреченный на смерть последней услышанной шутке:

—Полина одна из нас. Она — продолжение рода. Набирающий силу молодой росток. Скоро и она почувствует зов своей природы. Ты ее не удержишь и не убережешь. Спасай самого себя.

—Кофе почти остыл,— добавляет Лика, и я покорно выпиваю все, сглаживая горечь одним глотком воды. Не зная, что еще сказать, встаю, подхватывая сумку. Жена молчит, пристально глядя мне в глаза. Останавливаю порыв шагнуть к ней и поцеловать — как всегда, перед уходом на работу. Разворачиваюсь, но уже в дверях медлю и спрашиваю:

—Кто такая Повилика?

—Повилика — это мы,— голос Лики эхом разносится по кухне и оседает пеплом на руинах моей счастливой прежней жизни.

*

Лика смотрит в окно и кутается в халат. Влад идет по дорожке к припаркованной машине. Замирает, взявшись за ручку, и глядит в сторону дома. Женщина делает шаг назад вглубь кухни — так ее не видно с улицы. Внутри щемит и давит — точно сердцу тесно в груди, и хочется выпустить наружу этот лихорадящий, отдающийся в ушах громкий стук, заглушить мучительную боль. Она берет короткий ножик для чистки овощей и зажимает лезвие в кулаке. Нервы взвывают, порез кровоточит, и внутренняя пустота заполняется внешним раздражением. Не отдавая себе отчета в действии, Лика подносит руку к недопитому стакану Влада- алая кровь капает в прозрачную воду. Когда жидкость в стакане становится розовой — выпивает содержимое залпом, а после задумчиво смотрит на все еще кровоточащую ладонь.

—Надо прижечь,— говорит вслух самой себе и опускает руку на раскаленный песок жаровни. Ожог вздувается на тонкой коже.

—Будет шрам,— констатирует Лика и включает холодную проточную воду. Первый шрам за тридцать восемь лет — начало ее новой и, вероятно, весьма короткой жизни.

Снаружи слышится звук заведенного двигателя и шуршание шин отъезжающего автомобиля.

—Прощайте, мой господин,— шепчут губы, а в темно-синих глазах цвета зимней ночи гаснет одна звезда.

*

Ветви цеплялись за изодранный подол, кряжистые вековые корни усложняли бег. Родной знакомый лес в темноте стал враждебным, пугающим, чужим. Она не чувствовала ног, ломилась в самую чащу, надеясь спрятаться в сердце дебрей. Ветви до крови царапали лицо и руки, ссадины жгло и мучительно кололо в боку, но, спотыкаясь и падая, она вновь поднималась, чтобы бежать вперед.

Увести прочь или скрыться от страшной памяти? Тело отца, оглушенного ударом дубины, осело на каменные плиты двора. Усмехаясь, черноволосый великан занес копье.

—Нет!— крикнула она хриплым, чужим от ужаса голосом.— Ты пришел за мной!

Она чувствовала бурлящее, бесконтрольное желание, одолевающее врага. Его жажда была по ней. Яростная тяга влекла одержимого к ее телу и требовала близости.

Злые глаза, напоенные азартом схватки, оставили неподвижную жертву и устремились к девушке. Но Повилика ловко проскользнула в узкую калитку и припустила по склону.

—Взять ее!— громом прозвучало над руинами замка, и собачья свора устремилась по следу. Но алаунты не представляли проблемы — не зря Карел понимал и любил собак больше людей. Его дочь с кровью отца впитала знание, а мать-природа подсказала магию трав. На опушке леса, девушка на мгновенье присела, запустила ладони в покрытую вечерней росой поросль и разноцветные глаза вспыхнули в сумерках. Дикая лаванда и серебристая полынь, душистый табак и колкая крапива потянулись из земли, отвечая на призыв Повилики. Ковром за ее спиной разрастались ароматные травы, а жалящие стебли стремились в звездное небо, закрывая обзор. Заскулил вожак, достигнув преграды, но девушка уже не слышала, углубляясь в чащу.

То, что спасло от собак не сдержало людей. Высокие сапоги нещадно ломали и топтали молодые стебли. Опушка сочилась зеленым соком и дурманила ароматами, но верные соратники и преданные слуги барона Замена со знанием дела загоняли добычу. Девушка касалась стволов и деревья нехотя выгибали корни, затрудняя преследователям путь. Задевала лианы плюща, и они удлинялись, затягивая пространство между деревьями, заставляя искать обход. Но воинов было много, а силы Повилики истончались. Да и не привыкла юная девушка так часто прибегать к своему дару. Обычное дело — сохранить урожай или вырастить в сентябре базилик, и совсем иное потерянной, испуганной, изможденной уходить от погони. И вот уже вместо преграды корявого корня земля вздымалась слабым бугорком, а стебли лишь трепетали сочувствием, но не могли защитить. Юная травница, дар Мокошь-матери, рожденная созидать и радовать, едва держалась на ногах.