Мыловарня леди Мэри - Алёна Цветкова Страница 12

Первые партии мыла уже созрели, котлов все еще были в пути. С каждым днем время до совершеннолетия уходило, как дым из трубы моей мыловарни. Пронька уже ловко справлялся с процессом в одиночку, и я все чаще оставляла его одного.

По совету поверенного, Дмитрия Федоровича, я заключила с Пронькой договор, по которому он не имел права раскрывать тайну моей технологии. И за нарушение договора, по местным обычаям, ему грозила смертная казнь. Сначала я попыталась возражать, объяснить, что это негуманно, что достаточно большого штрафа, но Дмитрий Федорович, снисходительно улыбнувшись, привел один, но веский довод — Пронька не будет против. Потому что так принято. Это нормально.

Я тогда несколько ночей не могла уснуть. Думала. Размышляла. Вот я вроде бы из будущего, из более продвинутого века, но здесь, в средних веках, никому не нужны наши моральные принципы: гуманизм, человеколюбие, толерантность. И если я буду вести себя с людьми, с сотрудниками, как человек двадцать первого века, то это сочтут слабостью. Но как изменить в себе то, что впитано с молоком матери? Как заставить себя видеть жизнь совсем с другой стороны. Пожалуй, именно это стало для меня самым трудным.

Я могу приспособиться к жизни в замке без водопровода и канализации, ведь я даже не представляю, как спроектировать эти трубопроводы. Если бы это было доступно каждому среднестатистическому жителю нашего мира, то вряд ли бы сидели целые конторы, которые занимались расчетами и чертежами.

Я могу привыкнуть жить без телевизора, телефона и других средств связи. Научиться спокойно принимать неизвестность и отсутствие новостей не мировых, нет, но даже местных.

Я могу смириться со свечами и печным отоплением, с грунтовыми дорогами и грязью после дождя даже на крупном тракте, с поездками на лошади и еще с тысячами крупных и мелких неудобств этого века.

Но как принять, что ты имеешь право избить человека кнутом, за мелкие проступки, отрубить руку за воровство, или лишить жизни за разглашение секретной технологии. И не просто имеешь право, ты должна это делать. Иначе... прощай мечта о наследстве. Ибо это слабость. А слабому человеку никто не отдаст бразды правления огромным состоянием. Слабый человек не сможет даже наладить работу мыловарни. А значит не видать мне гражданства через два года.

Но мне неожиданно помог падре... и вера.

Падре каждый месяц навещал меня, чтобы убедиться, что его доля моего состояния достанется церкви. И именно он заметил, что со мной что-то не так.

- Мария Львовна, - задал он мне вопрос, - вы такая печальная. Случилось что?

- Да, падре, - ответила я. Я была слишком близко к глубочайшему отчаянию, к депрессии, с которой вряд ли смогла бы справится, - мы заключили с Пронькой, моим рабочим, договор. Ему грозит смерть, если он раскроет секрет моей технологии...

- Похвально, дочь моя, - кивнул падре, - это вам посоветовал поверенный господина барона? Правильный поступок...

- Но, падре, - возмутилась я, - от вас я такого не ожидала. Жизнь человека самое ценное, что может быть в этом мире. Как можно любить людей, но при этом позволять им подобную жестокость?! Как можно спать спокойно, отправив человека на конюшню для порки за нерадивость в работе, отрубить руку, за украденный кусок мыла, или лишить жизни за рассказанную тайну?

- Каждый человек, дочь моя, сам выбирает свой путь. Господь говорил, да воздаться каждому по делам его. Пронька ваш знает, что если будет лениться, то получит плетей. И он выбирает свой путь и несет ответственность за свои поступки. Каждый сам строит свою судьбу. А мы можем только молиться, чтобы близкие не сбились с пути истинного, не поддались проискам дьявола...

И я молилась. Религия вошла в мою жизнь, как спасение от мук совести, как способ не сойти с ума, как средство принять этот мир до конца. И мне истово, до самой глубины души, хотелось верить, что мои молитвы что-то изменят, и люди вокруг меня не сделают что-то такое, о чем они будут потом жалеть... и неважно, что им в этом поможет. Боги и моя вера или страх неотвратимого возмездия.

И если надо, то я смогу помочь Богу покарать человека за проступки, которые он совершил. Лучше я, чем Он.

Котлы привезли в тот самый день, когда первая партия мыла отправилась в лавку к Игнату. Символично получилось.

А с купцов я стрясла большую виру за нарушение сроков. И хотя это не особенно помогло наверстать упущенное по их вине время, но, несомненно, скрасило горечь моих потерь.

На установку котлов пришлось потратить два дня. Но зато потом дело пошло гораздо веселее. Пронька, ставший уже настоящим специалистом-мыловаром, получил в помощь еще двух парней и принялся варить мыло ударными темпами.

А я наняла молодую девчонку и начала учить ее фасовать жидкое мыло и шампунь и разрезать бруски твердого мыла на куски. Их мы продавали без индивидуальной упаковки, чтобы было дешевле. Любой упаковочный материал стоил денег, а уж в средние века больших денег. Даже бумага...

Я уже давно расширила ассортимент мыла до задуманного. И теперь мы производили: мыло хозяйственное — не ароматизированное для стирки и уборки, банное — с ароматом хвои и отваром подорожника, что давало зеленый оттенок, шампунь с корнем лопуха, окрашенный зверобоем, и жидкое мыло с ромашкой и для цвета, и для ухода.

И с новыми котлами, через два месяца мы завалим лавку Игната нашей продукцией.

А пока раз в неделю он отправлял подводу за тем мылом, что уже было готово. И это, наверное, даже хорошо, что начали мы с маленьких партий. Это позволило нам изучить спрос и создать дефицит. Поднимать цены мы не стали. Я настояла. Они все равно упадут, когда первые крупные партии пойдут в продажу. Но зато мыло у Игната раскупали в считанные часы и только по знакомству. Весь город гудел... наше мыло покупали даже аристократы. Не потому, что оно было лучше фанкийского... мыло на свином жире однозначно проигрывает кастильскому... а потому, что соотношение цена-качество у нас однозначно выглядело гораздо привлекательнее.