Путь из леса - Доминик Пасценди Страница 12

Вожди многокожих усаживались вокруг этих помостов — их называли «столами» — на деревянные подставки, наподобие привычных для альвов ллураа ^[10], на которых обычно сидят возле Великого Древа по вечерам. Они разговаривали, обсуждали какие-то дела, причём говорили напряжённо, в голосах у них чувствовалось беспокойство. Приходил, хромая, уолле-вождь, который тоже принимал живое участие в разговоре. Глядя на него, Уаиллар сочувствовал: было видно, что не быть ему уже никогда воином, такие увечья до конца не вылечиваются. В любом клане ему подарили бы быструю и безболезненную смерть, и увечный уолле был бы этому только рад.

В общем, то, что происходило вечерами, напоминало посиделки на площади у Великого Древа у народа аиллуэ, когда воины обсуждают разные дела, только аиллуо не едят при этом, и к темноте уже расходятся — а люди в это время только собирались.

Уаиллар обычно наблюдал за такими сценами, стоя в глубине дверного проёма, в темноте. Он пытался изучить и понять многокожих, почувствовать, что ими движет, что для них хорошо, а что нет, что они любят, что ненавидят, что считают добром, а что злом. Что принято делать, а что под запретом. Это было важно, раз им с Аолли придётся среди них жить.

И чем дальше, тем больше видел он отдельных черт сходства между многокожими и аиллуэ. Конечно, больше, гораздо больше было различий. По-прежнему Уаиллар очень многого не понимал в их поведении. В них не было той утончённой, благородной сдержанности, которую проявляли аиллуэ, когда были не наедине. Не было привычных детальных проявлений подчёркнутого, строгого уважения к старшим по возрасту, к опытным воинам, к вождям, наконец. Уаиллар даже думал сначала, что все они глубоко презирают друг друга и вовсе не уважают ни возраст, ни опыт, ни положение — так вольно и грубо они вели себя. Разве что к уолле-вождю обращались церемонно, да и то, как вскоре заметил Уаиллар, не всё время, а при посторонних или в каких-то отдельных случаях, логику которых он так и не понял. Тогда они склоняли перед юнцом головы, обращались к нему так, как будто его здесь нет, и о нём говорят с кем-то другим, или же как будто он не один, а их несколько, называли его словом, которое означало огромные размеры: похоже, это слово соответствовало альвийскому «орриаллэ», Великий, которое употребляется только для Древа, Леса и Вождя.

Многокожие ели друг у друга на глазах, как будто были очень близкими членами одной семьи. Семей у них, похоже, вовсе не было: в ааи, где жили Уаиллар с Аолли, не жила ни одна самка. Круглоухие женщины, впрочем, приходили каждый день, принося свежую еду, они также возились с этой едой в специальном помещении, обрабатывая её огнём и горячей, как огонь, водой — это было видно через два небольших окна, выходивших во двор. Вечером, когда многокожие садились есть либо во дворе, либо где-то в доме, женщины уходили.

Этим вечером многокожие снова сидели за столами, но вместо напряжения и беспокойства были явно довольны и расслаблены; часто они хрипло лаяли, что было у них признаком веселья, как тихое шипение у альвов. Круглоухие не-воины принесли нечто деревянное, на что были натянуты волокна, судя по запаху, скрученные из каких-то частей тела животных; Уаиллар решил не вдумываться, как и из чего их делают. Один из круглоухих взял это деревянное в руки и стал дёргать пальцами волокна. Получались звуки, складывавшиеся довольно приятно. Круглоухий начинал подвывать; иногда к нему присоединялись остальные. Звуки были ритмичные, знакомые Уаиллару слова повторялись. «Это похоже на то, как наши воины читают стихи», — подумал альв.

Уаиллара, по обыкновению, стоявшего в тени дверного проёма, заметил Старый. Он вскочил, подбежал к альву и, взяв его за локоть, вытащил к столам. Показал на ллураа рядом с собой и на грубом, изуродованном альвийском предложил сесть.

Уаиллар послушно сел, уговаривая себя, что в этом нет урона его чести. Окружавшие Старого многокожие были, как это обычно случалось к середине застолья, разгорячены, веселы и громогласны. Старый пододвинул альву небольшой сосуд из прозрачного вещества, похожего на камень — но не из камня, в нём не видно было обычной для камней структуры. Налил тёмно-красную жидкость, прозрачную и немного меняющую цвет при разном освещении. Показал на сосуд Уаиллару и почти правильно — и вежливо — предложил разделить с ним воду, как положено равному с равным при первом знакомстве. Это, конечно, было смехотворно — настолько не вязалось с ситуацией, так что воин аиллуо даже испытал эстетическое удовольствие от исключительно нелепого обращения, однако старания многокожего оценил.

И выпил налитое залпом, тремя большими глотками, как положено в таком случае.

Он не поперхнулся только сильнейшим усилием воли. Жидкость была кисловато-вяжущей, со вкусом даже приятным — если бы не острый, щиплющий нёбо и горло привкус чего-то, смутно напоминающего то, что образуется в подгнивших, закисших фруктах.

Спустя минуту, однако, Уаиллар почувствовал, что во рту его осталось ощущение сложное и незнакомое, состоящее из множества оттенков, которые он даже не мог ни с чем ему известным сопоставить. Это было необычно и неожиданно. Во всяком случае, в этом не было ничего недостойного или неприятного.

Чуткий Старый озабоченно посмотрел на него, налил ещё и кое-как объяснил, что это следует пить медленно и мелкими глотками. И показал, на своем сосуде.

Уаиллар попробовал — и ему вдруг понравилось. Особенно когда он, подобно Старому, задержал малое количество жидкости во рту и покатал по нёбу языком. Он никогда, ни у какого плода, ни у какой травы, не знал такого богатого и насыщенного вкуса.

У него мелькнуло было сомнение, не нарушает ли он какое-либо из уарро, слов запрета. Но все они касались пищи, а не питья, так что Уаиллар успокоился. Он пил, а Старый подливал. Впрочем, пили и подливали все.

Потом воин заметил, что Старый отвлёкся, а малый прозрачный сосуд, из которого альв пил, опять пустой. Тогда он огляделся и увидел, что никто за столом особенно не ждет, чтобы ему налили, все льют из больших сосудов в малые сами. Он протянул руку, взял ближайший большой сосуд за выступ, напоминающий вросшую в ствол ветку (оказалось неожиданно удобно) и плеснул себе. Отпил — и чуть не поперхнулся: у этого напитка вкус был резкий и жгучий, но тоже чем-то приятный.

Круглоухие не-воины принесли большие блюда, на которых лежала еда многокожих. От нее шел пар и разносились странные, незнакомые запахи. Альв почувствовал, что хочет есть. Незнакомую еду пробовать не хотелось: того гляди, возьмёшь в рот какую-нибудь мертвечину. Но на одном из блюд лежали привычные клубни лаоллэ — пища так себе, перекусить в походе, когда не нашел ничего получше. Уаиллар решил рискнуть.

Начать с того, что он обжёгся. Лаоллэ были горячие, хорошо ещё, что воин не потащил свой сразу в рот — опалил бы до волдырей. Он огляделся — многокожие ели, кто руками, кто накалывая ножом. Один из них тоже, видно, схватил слишком горячий клубень; он начал перекидывать его из рук в руки, потом зачем-то потряс, подул на него — и откусил большой кусок.