Московская Плоть - Татьяна Ставицкая Страница 12

– Не далеко. Москва вообще город маленький, – усмехнулся он и показал рукой в сторону станции «Полянка».

Посмотрел на часы: до ожидаемого часа пик оставалось не так много времени. Народец уже вовсю валил в метро. Внук пошел вслед за толпой, сглатывая поминутно слюну. Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не расстраиваться от вида всевозможных гадких шапок и шарфов, он реагировал на тепло, исходившее от пассажиров, когда они, спустившись в подземку, снимали капюшоны и разматывали шарфы. Он шел на тепло их загривков.

Насытившись, Уар собирался вернуться на Большую Полянку, где оставил машину. Его клонило в сон, и он уже предвкушал, как вздремнет часок-другой, как вдруг… Откуда возникает это волнение? Из предчувствия? Из готовности к встрече? Из ожидания ее?

Уар был эстетом высшей пробы. Его притягивала гармония – редкий зверь в общественном транспорте столицы. Но волосы этой девушки были так изысканно, бесстыдно и маняще подняты над лилейной шейкой, что напомнили Уару женские портреты Китагавы Утамаро. За несколько лет художник в поисках гармонии умудрился запечатлеть почти всех хорошеньких женщин Эдо, выявив множество нюансов в одном только ракурсе прихотливых линий спины-плеч-шеи-затылка. Внук словно видел перед собой графический лист. Девушка стояла на эскалаторе ступенькой выше. Совершенство очертаний розового ушка с каплей жемчуга под мочкой, стройность и безупречность линии шеи и теплого затылка с тяжелым пучком небрежно заколотых волос увлекли его за собой, словно сель, мчащийся с гор. Он, можно сказать, был фанатом безупречности. И, как капризное дитя, возжелал присвоить сей шедевр. Украсить им свою жизнь. С первого взгляда обращенных на него больших серых изумленных глаз он понял, что она даже не догадывается, в чем ее прелесть и предназначение. Хотя ее царственная осанка говорила об уверенности в себе. Эта девушка всем своим обликом так не похожа была на тех, кто ходил по улицам этого города, и сулила ему новые, доселе не вкушаемые радости. Доселе неведомые. Что еще осталось для него неведомым? Чем мог он скрасить свои монохромные постылые будни, до краев залитые осточертевшим гламуром? Но маленькое темное пятнышко на серой радужке ее левого глаза поведало ему больше, чем резюме или рентгеновский снимок. Пятнышко, которое простые смертные могли бы счесть изъяном, сулило ему понимание, отдохновение и блаженство. Эта девушка должна принадлежать ему. Он обернет ее тело в подобающие одежды, плеснет брызгами сапфиров, окропит бриллиантовой росой. Это его, несомненно, развлечет. А потом он сделает ее такой, как он сам. И тогда темное пятнышко разольется по всей радужке и навсегда изменит ее цвет. Может быть, именно ей суждено унять боль его трагической потери? Излечить его вот уже почти сто лет кровоточившую рану… Рана затянется, потом покроется шершавыми струпьями, и, возможно, он будет жить дальше, не думая о добровольном уходе.

Девушке словно передалось его волнение. Ощутив легкое дыхание на своей шее, там, где волосы подобраны вверх и прихвачены зажимом, она оглянулась и забыла все на свете от этого взгляда – такого глубокого и влекущего, как вечность. Она никогда не встречала таких мужчин. То есть она догадывалась об их существовании, но они входили в категорию «принцев», что исключало точки пересечения в реальной жизни. Он не походил ни на одного из ее знакомых. Ни внешностью, ни повадкой. С первого взгляда она угадала в нем некую инородность. Другой, недостижимый статус. Она не запомнила его одежду, просто он в ней был безупречно органичен. От него исходил тонкий изысканный аромат, который хотелось вдыхать бесконечно. Какой он… Ах, какой он… Зачем он дышал ей в точеную белую шейку? Почему не отвел глаз, когда она обернулась? Он удерживал ее взглядом, пока лента эскалатора поднимала их на поверхность ничего не подозревающей Москвы, в которой уже произошло это таинство взаимного притяжения двух душ, еще пять минут назад не подозревавших о существовании друг друга. Астрономы тем вечером дивились неожиданному внеплановому параду планет, а войска ПВО были приведены в боевую готовность по причине наличия ярко-красной полосы, рассекшей небо над столицей.

Они вышли из метро так же молча, боясь расплескать это пьянящее состояние, не будучи в силах ни заговорить, ни расстаться. И лишь у машины он взял ее за руку и усадил в салон.

Она, конечно, слышала такое слово – «комфорт». И даже иногда употребляла его. Так туземцы называют одеждой свою набедренную повязку. И вдруг ей приоткрылся истинный смысл давно знакомого слова. И смысл оказался совсем другим. В этот момент она осознала, что «комфорт» – это любовь. Те, кто придумал и сделал эту машину, любили ее, неведомую им девушку из далекой заснеженной Москвы. И готовили эту машину к встрече с ней.

Уар не спешил. Ему вот уже несколько веков некуда было спешить. Они стояли в пробке, и он держал ее теплую руку в своей – холодной. И Машеньке захотелось его отогреть. Всем своим теплом. Всей своей горячечной нежностью.