Чумовая попаданка в невесту - Ульяна Гринь Страница 12

— Дай ребёнку поесть!

Та аж зенки выпучила от удивления, но послушно потянулась за плошкой, налила черпаком суп, протянула девчонке, которая схватила и принялась жадно хлебать, то и дело поглядывая то на меня, то на брата. Я спросила в перерыве между двумя ложками:

— Как тебя зовут? И сколько тебе лет?

Девчушка только головой мотнула и бросила растерянный взгляд на Федота. Тот пояснил, перебирая пальцами по ножнам кинжала:

— Не говорит она с малолетства. Крестили Феодосией, а так Меньшакой кличем. Лет… Не знаю я точно. Последыш, мамку родами сгубила. То ли десять, то ли двенадцать годков прошло уж.

Я только и смогла, что брови поднять и окинуть его самым своим злым взглядом. Вот люди! Вот так времена! А о нравах вообще лучше промолчать. Неудивительно, что ребёнок не говорит, если её все обвиняют в смерти матери… А брат ещё и с собой таскает в качестве прислуги! Интересно, сколько ласковых слов Феодосия получила в жизни по сравнению с тычками и окриками?

— Вы так не смотрите, боярышня, — сурово откликнулся Федот. — Так-то мы о ней заботимся, я вот в Борки взял, а дома она одна девчонка на четверых братьев и отца, с утра до вечера крутилась у печки да за скотиной. Ну а что ещё делать с ней? Бесполезная, даже замуж не выдать.

— А где она ехала? Во вторых санях?

— Со мной на лошади.

— Блин, совсем с ума посходили! Так и замёрзнуть недолго! Замёрзнет и отвалится по дороге, а ты и не заметишь!

— Так ить… Держится она.

Федот выглядел удивлённым и растерянным. Наверное, думал, с чего это Богданушка так резко поменяла отношение к замарашке, и что можно от этого ожидать. Но мне было всё равно, если честно. Феодосия вызвала острый приступ жалости и желание сделать хоть что-то, что в моих силах. Ну, одеть, накормить, согреть… А там посмотрим. Она не глупая — по глазам видно, проворная девочка, не ленивая. Пусть со мной пока потусуется, а по приезду в Борки сдам её тётке Анфисе, пусть найдёт работу по силам. Всё лучше, чем прислуживать дружинникам или убиваться по хозяйству, обихаживая братьев и отца, которые её не любят.

Протянув руку, я убрала прядки волос с чумазого личика, и девочка вздрогнула, словно я её ударила. Замерла, как дикий зверёк, которого поймали и тискают дети. Ещё немного, и мёртвой бы притворилась. Ничего, привыкнет. Уж я-то не позволю её обижать.

— Феодосия — это слишком длинно, — задумчиво произнесла. — Феня, Фенечка, так лучше.

И усмехнулась. Фенечка — как раз бесполезная симпатичная штучка. А девочка бросила на меня быстрый взгляд и кивнула. Согласилась, значит.

После супа мне захотелось в туалет. Спрашивать было не у кого — Прошка куда-то слиняла. Повертев головой, я увидела свою наперсницу в весёлом флирте с дружинниками. Вот оторва! Ладно, пусть развлекается, а с кем — это не моё дело. Схожу в лесочек. Правда, ёлки тут росли как-то реденько, надо забраться чуть вглубь бора, чтобы подальше от людей. Не знаю, собираются они подсматривать или нет, но терпеть не могу, когда кто-то знает о том, что я пошла писать. Это уже мамино воспитание. Я даже Матвея стеснялась в первое время, когда с ним начала встречаться…

Лес был тихим и неживым. Будто его заморозили нарочно, чтобы не мешал. Ни ветка не шелохнётся, ни птица не вскрикнет. Я шагала с трудом, выбирая кочки, где было меньше снега, и стараясь не попасть в глубокий сугроб. Время от времени оборачивалась, видна ли наша стоянка. И наконец, решила, что отошла достаточно далеко. Выбрала место под молодой сосенкой, которая тянулась между двумя разлапистыми ёлками, принялась подбирать полы шубы, путаясь и вполголоса ругаясь на идиотскую моду, потом присела осторожно, чтобы снова не попасть голой жопой в сугроб… Тихое журчание нарушило благоговейную тишину леса, и показалось на миг, что ёлки неодобрительно покосились на меня. А потом…

Потом случилось то, чего я ну никак не могла ожидать. С громким визгом, от которого уши заложило и чуть не порвало барабанные перепонки, на меня налетело нечто мохнатое, растрёпанное, злобное. Когти шкрябнули по рукаву шубы, которым я закрылась машинально, вцепились в него, начали рвать… Я почувствовала неприятный незнакомый запах и даже подумала мельком, уж не я ли отложила кирпичей! И только потом осознала, что на меня напали. Дикое животное с когтями на лапах, с крыльями и со странной мордой, похожей на кошачью, посередине которой вместо носа торчал загнутый клюв!

Я заорала от неожиданности и страха, и, конечно, жопа не избежала прямого попадания в снег. Приземлилась удачно, но ударилась спиной о сосну, что-то где-то треснуло, но за визгом птицо-кошки и моими воплями «Иди нах…! Иди нах…!» было непонятно, что именно. Я уже не думала ни о чём, только бы лицо защитить! Хороша я буду, располосованная этими мини-ножиками на смотринах! Да и вообще, всякую гадость занесёт, а тут даже дезинфицировать нечем!

Я отбивалась от твари руками, ногами, шаря по снегу в поисках ветки или чего-нибудь повесомее, но ничего не находила. А кото-птица своими воплями призвала себе подобных, и вот уже не пара, а сразу три когтистых лап и тяжёлых крыльев атаковали меня со всех сторон. Я точно сдохну в этом лесу, неизвестно на какой планете, в каких времени и вселенной! Чтоб ещё раз соблазнилась придурошным гаданием! Чтоб ещё раз бухала в незнакомой компании! Нет, другого раза у меня не будет…

Когти в волосах, в обоих рукавах шубы… Я слабела в неравной борьбе и даже орать перестала, но помощь всё-таки подоспела.

Вжик, вжик, вжик! Противные чавкающие звуки вслед за свистом железа — и меня рывком подняли за шиворот. Запутавшиеся в волосах лапы больно дёрнули кожу, когда Яромир отодрал их и отбросил вместе с обезглавленным туловищем. Три тушки валялись на снегу вокруг сосны, из них вытекала толчками тёмная голубоватая кровь и почти сразу застывала на морозе. Это зрелище заворожило меня. А потом голова закружилась, желудок сжался, выталкивая недавно съеденный суп, и я весьма элегантно блеванула на дядюшкины кожаные сапоги. После этого в мои несчастные мозги весело впрыгнула спасительная темнота и, хихикая над дурочкой, выключила свет…