Чудачка - Юлия Фирсанова Страница 12

— Давно хотел с тобой словечком переброситься, но в офис к Степанычу заявиться не рискнул. Решит, чего доброго, что я у него бесценную помощницу увести вознамерился, и побьет или прибьет. Знаешь, какой у него удар? Когда в спарринге боксируем, с трудом блокирую!

— Вообще не знала, что Геннадий Степанович боксом занимается, — улыбнулась девушка, невольно поддаваясь обаянию собеседника. Тому совершенно явственно было что-то от нее нужно, но при этом зла самой Наде он ни капельки не желал.

Рассказывая о том, какой Степаныч замечательный, даже пару медалей со всесоюзных чемпионатов по молодости привозил, Вадим проводил девушку в магазин. Помог донести до кассы покупки, бросив в свою корзину. А на стоянке всучил огромную шоколадку из собственного набора и таинственным шепотом поведал:

— Взятка! Спросить хочу, как думаешь, скидывать мне акции Симгазвеста?

— Нет, — машинально покачала головой Надя, размещая шоколадку между булкой и пакетом молока.

— Почему? — удивился Вадим.

— Потому что кислый цвет, — пожала плечами девушка и попрощалась: — До свидания, спасибо за взятку.

«Потому что кислый цвет», — повторил себе под нос мужчина, почесал висок, пожал плечами и пикнул брелком сигнализации. Запоздало крикнул вслед загадочной девушке:

— Может, тебя подвезти?

— Не надо, — отказалась Надя, сворачивая в арку.

И тут же пожалела об отказе. Лучше бы она согласилась или, на худой конец, пошла другой дорогой. В арке, пошатываясь на ровном месте, стояла в дым пьяная старуха. Нет, женщина, которую нежданное горе состарило за считаные часы. Тетя Катя, мама Толика. Горько-серо-багровые клубы вкуса пепла вились вокруг несчастной.

И черт дернул Надьку подойти и предложить:

— Тетя Катя, пойдемте, я вас домой отведу.

— Домой… Да надо, ужин Толичку разогреть… Нет… зачем… Толички-то нету… Зачем? — Убитая горем женщина резко раскрыла совершенно трезвые, полные боли глаза и, в упор глядя на Надьку, бросила: — Ты его сгубила?

— Нет, — покачала Надя головой. — Простите, тетя Катя, я не поняла, что видела, не поняла, что ему скоро пора уходить. Но, если вам легче будет, вините меня, ругайте, обзывайте, даже ударьте. Вам сейчас слишком плохо, я не обижусь. Только пойдемте я вас до дома провожу. Не стоит здесь вот так стоять.

— Ударить? Да я… я б убила за мальчика моего. — На миг из-за сморщившегося от горя обычного лица выглянуло нерассуждающее, жадное до чужой крови чудовище. Катерине захотелось вмазать этой живущей, топчущей землю тощей девице, тогда как ее сынок ушел навсегда — туда, откуда его не окликнуть. Вмазать так, чтобы зубы лязгнули, чтобы отлетела та к стенке дома и сползла уже бездыханной. И тут же, испугавшись собственных кровожадных желаний, это чудовище отступило, спряталось в берлогу боли, заскулило беззвучно. Слишком невинным и чистым для ведьмы, губящей парней, был взгляд у Надюхи, Веркиной дочки. Он излучал лишь сочувствие, но ни капли вины.

Рука, приподнявшаяся было для замаха, упала плетью. Приступ агрессии схлынул не начавшись.

— Мой мальчик мертвый в холодильнике лежит, а дома ящик этот стоит. Не могу смотреть, — пожаловалась и беззвучно заплакала тетя Катя.

— Пойдемте к нам, мама вам на диване постелет. Поужинаете, — неожиданно для себя предложила Надя, и Катерина неуверенно кивнула соглашаясь.

Девушка подхватила чужую маму под локоток и повела аккуратно, будто слепую. А та, найдя уши для излияния и душу для сочувствия, принялась взахлеб рассказывать, каким замечательным мальчиком был ее Толик.

Надя слушала, и чем больше слушала, тем задумчивее становилась. Они с тетей Катей знали каких-то совершенно разных Толиков. Толик Надежды был грубым, бесцеремонным насмешником и трусоватым драчуном. Толя тети Кати выступал как нежный, любящий сын. Правда, большей частью счастливые моменты вспоминались матерью в совсем дальнем прошлом, в тех самых далеких школьных годах, изредка в студенчестве.

Впрочем, не зря говорят — о покойниках или хорошо, или ничего. Потому Надя молчала. Молча довела Катерину Петровну до дому, молча передала с рук на руки обалдевшей матери. Та сориентировалась быстро. Повела на кухоньку, заворковала, застучала чашками, зазвякала тарелочками. Зашумел, добавляя уюта, чайник.

Надя чуть ли не на цыпочках уползла к себе в комнату и забилась в уголок кровати с книгой из тех, которые не вызывали ядовитой неприязни ложными словами.

Через часок заглянула мама и сказала:

— Уснула, бедная, прямо на диване. Я ее пледом прикрыла. Вымоталась, настрадалась. Не дай бог ни одной матери своего ребенка хоронить, каким бы непутевым он ни был. Я с работы отпросилась, отгул взяла. Помогу ей завтра. Спасибо, Надюшка, что ее привела, мое сердце успокоила.

— Это тебе спасибо, — слабо улыбнулась девушка. — Знаешь, мам, теперь я жалею, что не поняла и ничего не сказала. Может, вышло бы у него со своей мамой попрощаться как-то по-человечески. А то ей даже вспомнить-то по-настоящему теплого и душевного о нем нечего.

Надькина мама лишь покачала головой. Худого слова парень уже не заслуживал, потому что ушел насовсем, а доброго, увы, не стоил. В опустевшей квартире Толика осталась религиозная соседка, нанятая на всю ночь читать молитвы. А семья Нади, приютившая знакомую, заснула.

Рано утром Надежда вышла на кухню не без легкой опаски. Как-то ее встретит Катерина Петровна? Та уже проснулась и сидела с мамой Верой за столом, о чем-то горячо ей рассказывая. Столько умиротворенной, светлой печали, горчащей, как прихваченная морозцем калина, было во всем ее облике, что Надя невольно удивилась этой разительной перемене. От вчерашней мрачной безнадежности с болотным запашком не осталось следа.

— А знаешь, Надя, я сегодня Толю во сне видела. Пришел такой задумчивый, тихий, прощения попросил. Сказал, жил бестолково и глупо ушел. Но за него заступились, и ему разрешили со мной попрощаться. Я всплакнула, он утешал и извинялся. Так-то вот… Потом развернулся и ушел. Поначалу четко его видела, а в конце он и впрямь стал тусклым силуэтом, слишком далеко уходил. Выцветал. Все, как ты сказала тогда ему, но мы не поняли…

— Я и сама не поняла, тетя Катя, — снова откровенно повинилась Надя.

— Может, и так. Только я думаю, если б я с тобой вчера не пошла, ничего бы не увидела ночью, — скорбно покачала головой Катерина Петровна. — Спасибо, Надюша, что привела меня к вам.