Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек - Василий Звягинцев Страница 12

— Действительно. Чудо какое-то. Это ж не только мечта антиквара, это вообще… Беспроблемный ремонт чего угодно… Переворот в мировой экономике.

— И ее же гибель в обозримом будущем. Или как минимум коллапс. Жесточайший всемирный кризис перепроизводства, массовая безработица и так далее… Мы с моими друзьями очень долго размышляли и рассуждали и в конце концов решили все сохранить в строжайшей тайне.

«Ну да, — мысленно согласился я. — Почти то же самое, что дубликатор. Мы и сами ни на миг не вообразили, что следует явить его прогрессивному человечеству для скорейшего построения коммунизма путем достижения всеобщего изобилия. Но ноги тут, похоже, растут из одного и того же места. В смысле, что у дубликатора, что у этой «штуки».

— И как же вы машиной и не попользовались? В реальных целях? Потрясающая выдержка и стоицизм.

— Иногда пользовались. Но нечасто и исключительно в научном смысле. Та же Светлана Петровна много ценных, но безнадежно поврежденных документов ввела в оборот. Экспонаты некоторые привели в подходящее для экспозиций состояние. На этом — все. Но о сути этой работы и самом факте существования устройства знают, вернее, теперь уже знали (увы, годы неумолимы) лишь несколько человек, и никто не проболтался.

— Умеете вы друзей подбирать, — совершенно искренне сказал я. — И, судя по всему, в целях личного обогащения вы аппарат тоже не использовали…

Вайсфельд возмущенно взмахнул рукой.

Да, именно тот типаж, интеллигент-бессребреник.

— Но последнее время случилось нечто неожиданное и непредвиденное, так?

— Именно так. И, может быть, это связано с вашим здесь появлением? — вдруг наставил на меня палец Вайсфельд.

— Или — наоборот. А все же, что произошло-то?

— Неделю назад аппарат включился сам собой, чего раньше никогда не бывало, и заработал в абсолютно другом, незнакомом мне режиме. А обратиться за помощью было уже не к кому. Я умел только включать и выключать систему для «реставрации». А тут началось нечто совсем другое и непонятное. Все гудело, мигало, вспыхивало, вот как сейчас, даже главный рубильник не сработал, хотя я попытался отключить питание…

Вайсфельд указал на мраморный щиток с очень старомодным, массивным медным рубильником, снабженным эбонитовой ручкой, пристойной старому мечу.

— Последним выходом было бы просто перебить силовой кабель, но я, знаете ли, не рискнул.

— Почему?

— Страшно стало, — честно ответил директор. — Самым примитивным образом. Только подумал об этом, как меня охватил страх такой силы, что ни ногой шагнуть, ни руку поднять.

— А то, что случилось там, — я показал пальцем в потолок, — вы связываете именно с включением аппарата?

— Да как же не связывать? Все изменения и парадоксы в городе происходили и происходят в прямом соответствии с тем, как ведут себя стрелки и указатели…

Он показал рукой, и я увидел, что некоторые приборы, внешне похожие на электроизмерительные, но с другими, непонятными символами на циферблатах, круглых и дугообразных, действительно ведут себя как компасы в магнитную бурю или тахометры непрерывно перекидываемых с режима на режим сумасшедшим механиком турбин.

— Систему с непривычки заметить трудно, но я за пятнадцать лет кое-как начал в этом разбираться. Вот эта, например, стрелка при работе с предметом весом в килограмм, перемещаемым ко времени своего создания на триста, к примеру лет, отклоняется едва ли на пару микроделений, а сейчас ее зашкаливает, ограничитель едва не гнется. А это может значить что? Я думаю, или деформация по времени на тысячи лет, или по массе на сотни тысяч тонн. Что, в общем, и соответствует наличным потрясениям. Так это только один указатель, а тут их посмотрите, сколько, и все они словно взбесились…

Разобраться во всем этом мне, само собой, было не по силам. Не тот уровень подготовки.

— И что, — осенило вдруг меня, — вы, когда здесь разбирались, никаких схем, инструкций, табличек-указателей не обнаружили? Так ведь не бывает. Обязательно хоть что-то похожее должно быть. Тем более если техника старая. Мы, когда пацанами были, и немецкой трофейной техники насмотрелись, и ленд-лизовской. Станки, машины, радиоприемники, телефоны, самолеты, само собой… Да вы помните. Все было в табличках и надписях. Даже на немецком микрофоне, как сейчас помню, на тангете надпись «Друкен», то есть — «Нажми», а вокруг решетки — «Фейнд херт мит!» — «Враг подслушивает!». Я на токаря учился, на любом станке возле каждой ручки и маховичка — обязательно разъяснение, любому, хоть немножко знающему буквы, понятное. А у вас — не было?

— Было, — согласился Вайсфельд. — И таблички, и довольно толстая рукописная тетрадь со схемами. Только все — шифрованное. Точнее, не шифр, а тайный язык. Написано кириллицей, и почерк хороший, как в старых прописях, но лексика — не иначе с острова Рапа-Нуи. Ничего лучшие лингвисты за все время не поняли. Сами можете взглянуть…

Вайсфельд достал из ящика стола выглядящую должным образом, в меру замусоленную, общую тетрадь в клеенчатой обложке. Я пропустил под пальцами страницы. Действительно, совершенно нечитаемый текст, не имеющий ничего общего ни с одним из знакомых языков. И довольно много листов схем, без пояснений бессмысленных.

И тут в дверь застучали. Сильно и явно нервно.

Когда входили, директор машинально или намеренно повернул головку внутренней защелки.

— Что такое?

Светлана, не входя, крикнула:

— Тревога! Наверху — бой!

— Оставайтесь здесь, — не зная почему, почти приказал я Вайсфельду. — Мы — наверх. Разберемся — вернемся. Если нет — лучше вам все это уничтожить. Даже через страх. Гранату бы вам… Нету! Тогда натащите сюда всякого мусора и зажгите. Может, Стас, ты останешься, поможешь Герману Артуровичу?

— Нет, я с вами. А если что — вернусь, тогда и сделаем…

С крыши я увидел вполне бессмысленное в нормальной логике, но здесь уже неудивительное зрелище. С трех сторон охватывая здание музея, массами подходили верховые, действительно одетые наподобие классических махновцев или «зеленых» со степных хуторов. Черт знает какие жупаны, казакины, венгерки, бешметы и черкески облачали этот народ, горячащий коней, стреляющий в воздух из винтовок, карабинов и маузеров.

Их было довольно много — сотни три-четыре.

Если сейчас открыть шквальный огонь из пулеметов, почти в упор, да курсанты с той стороны поддержат, столько можно навалять, что уцелевшие наверняка разбегутся.

Но смысл происходящего, наверное, не в этом?

— Не стрелять! — во всю силу голоса закричал я, надеясь, что услышат не только свои, но и чужие. — Не стрелять до первых прицельных в нашу сторону. Эй вы там, кто у вас главный, что нужно? Я начальник гарнизона, высылайте переговорщиков…

Уже нормальным голосом, только для адъютанта:

— Стас, беги к телефону, скажи дежурному в училище, чтоб пока ждали. А если нас всерьез станут штурмовать, пусть бэтээры выпускают. У них там три штуки у ворот стоят. Наверняка всем хватит…