Воин. Знак пути - Дмитрий Янковский Страница 111

– Белояна сюда… Белояна… – почти лишившись чувств шептал он. – Тут… Ратибор Теплый Ветер. Живой!

Его все-таки оттащили, видимо дремавшая в теле сила на время покинула исстрадавшееся тело, в яму полетели концы веревок, по шестам полезли взлохмаченные люди, перемазанные густой сажей пожарища.

Из ямы действительно вынули Ратибора… Весь он был мокрый, обугленный кафтан рассыпался от каждого движения, а с почерневшей кольчуги струились чуть заметные клубы пара. Ни волос, ни ресниц, ни бровей не было, лицо и руки вздулись болезненной краснотой, но дыхание струилось хоть и слабо, но ровно, а порой с опаленных губ срывался громкий, протяжный стон.

Микулка немного пришел в себя лишь когда над недвижимым другом склонился верховный волхв.

– Худо дело… – хмуро прорычал Белоян. – Ожоги-то чепуха – шкура облезет и все дела, я и не таких вытягивал… А вот рана на руке очень опасная. Важные жилы перебиты, крови много ушло. Но до чего же везучий! Это же надо – попасть именно в погреб… И не просто попасть! Если бы не кольчуга, он бы крышку подпола не прошиб, сгорел бы на полу как сухая лучина. А так зашибся конечно крепко, но зато пламенем едва опалило. Потом, когда пожар водой заливали, куда все стекало? В подпол… Что горело – потухло, что нагрелось – остыло… Хотя под кольчугой, наверняка, вся шкура буграми… С рукой тоже… Он ведь даже перетянуть ее не смог! Так, навязал кое как тряпицу. Но она кровью пропиталась и так от жара скукожилась, что накрепко стянула перебитые жилы. Повезло… Если от потери крови не загнется, то еще поживет.

Собравшиеся перешептывались, покачивали головами и в это самое время поляки шарахнули в городские ворота…

Каменья, выпущенные из балист, рвали воздух злым шелестящим роем, выбивали из стен целые кучи раскрошенной трухи, а в воротах прошибали такие дыры, будто не из вековых дубов они срублены, а из хилых липовых чурбачков. Но наваленная куча бревен не зря забрала столько труда и времени, теперь пока ее не спалишь, в город не войдешь, потому как сходу не проскочишь, а если лезть через завал, то сверху горожане угостят наскоро припасенными бревнами и камнями.

Но поляки и не спешили… Мудрые воеводы уже поняли, что Бутиян попал в западню, меж собой делили освободившееся княжье кресло, а тысяцкие и сотники неспешно, но основательно окружали город ратью, выстраивали в несколько рядов балисты, раставляли лучников, подтягивали к дрожащим воротам конницу.

Днепр изменился до неузнаваемости – по воде стягивались тысячи лодий, напоминая странный ледоход против течения, вот только лед был не белый, а черный, поблескивающий оточенным булатом оружия. Только самые именитые воеводы знали, о чем думал Бутиян, когда говаривал про свою готовность встретить русских богатырей… Кроме этих лодий в уличских землях укрепились еще пять тысяч поляков, подвластных молодому княжичу и когда Киев был успешно взят, все они получили наказ сдвигаться к самому городу. Они отправились вдоль Днепра пешим порядком и к нынешнему вечеру должны быть тут. Должны – значит будут. Чернобородый научил не опаздывать…

Микулка хотел бы остаться с Ратибором, но Белоян убедил, что помочь ему сейчас ничем нельзя, только себя мучить зряшным волнением. Стрелку нужен был сон, питье и спокойствие, да травы, чтоб отвести начинающуюся лихоманку. В остальном полагаться приходилось на волю Богов и на крепость тела – если сдюжит, значит сдюжит, а на нет и суда нет.

При упоминании Богов, в Микулкиной голове созрело решение, которым, словно одной стрелой, можно было убить двух зайцев – и город укрепить, и принести Богам такую жертву, какой они давненько не видывали. Во спасение Ратибора…

– Люди! – еще не совсем оправившись от потрясения, вымолвил он. – Ворота, даже с завалом, не простоят долго, а когда рухнут, в город ворвется конница. Но есть способ всю ее извести зараз… Ну, если не всю, то ОЧЕНЬ много. Но я говорю вам это не просто так, я спрашиваю вашего доброго согласия, потому как задумка моя вся держится лишь на ваших руках, плечах и соленом поте. Нужно разобрать мостовую у самых ворот и вырыть за ними большую яму в два человеческих роста. И пока поляки не заполнят ее телами, в город им не пройти. А яма – не стена! Ее не развалишь и не сожжешь!

Толпа радостно загудела.

– Гоже, Селянинович! – кричали мужики.

– Только бы заступов хватило! – беспокоились другие.

Но инструмента хватило на всех… Даже бабы взялись за лопаты и кирки, даже дети, заливаясь потом, таскали корзины с вынутой землей. Микулка работал у самых ворот железной киркой, одной рукой разбивая здоровенные камни, какие никому сходу одолеть не удавалось. Раньше их нагревали угольями, а потом заливали холодной водой, чтоб потрескались. Но дремучая силища молодого витязя позволяла колоть глыбы с одного-двух ударов, вызывая восторг у детей и добрую зависть у трудовых мужиков.

Дело двигалось споро, но и от ворот почти ничего не осталось, только на ершистом завале все и держалось. Радовало лишь то, что поляки не спешили в напуск, а издалека, балистами, старались расчистить все, что можно, чтоб потом так же не спеша войти в город конницей – без помех, ровно, красиво. Как на праздничном выезде.

Они-то представляли, будто насмерть перепуганные русичи прячутся по щелям… Но разве могли они подумать, что под грохот и шелест летящих камней горожане работают. Весело и споро, с шутками, прибаутками и залихватской показушкой – кто больше возьмет, да дальше кинет.

Но даже до странности терпеливым полякам надоело без толку молотить в бревна и они, наконец, подтащили к воротам сифоны с греческим огнем. Русичи были готовы, натаскали от колодцев воды для тушения, но каково же было их удивление, когда жаркий дымный огонь от воды не гас, только расплывался, разгорался еще сильнее. Бурлящая огненная смола легко прилипала к дереву, сжирала, текла дальше и сползалась в вырытую яму, отбрасывая в небеса удушливые клубы черного дыма. Догорающие бревна и бушующее в яме пламя остались единственной преградой полякам. Теперь им нужно было только ждать, изредка выплевывая сифонами длинные огненные струи. Скорее для острастки, чем для розжигу, потому что пламя захватчикам было уже не на руку.

Владимир, глядя на это с побитой камнями стены, хмуро покусывал губы – против такого огня человеку сражаться не дано. Цивилизация… Ящер бы ее побрал! От понурых мыслей он даже не сразу заметил новую опасность – огромный, до бела раскаленный шар, со скоростью брошенного камня летящий со стороны приседающего солнца.

– Только волшбы нам еще не хватало! – невесело произнес он.

И тут же запнулся, потому что раскаленный комок огня ударил не в стену, а словно корова языком слизал пловину балист и сифоны с греческим огнем. От его прикосновения полыхнула степь, греческий огонь ухнул, содрогнув воздух и взметнулся ввысь жутким огненно-дымным грибом. Второй шар прилетел непонятно откуда и через пару мгновений прокатился по польской коннице, не оставляя за собой ничего, кроме мертвой обугленной плоти.

– Ого! – шепнул поднявшийся на стену Претич. – Да это кто-то из наших! Ничего себе – силища… Колдовской огонь!