Жгучая ложь - Пирс Энтони Страница 11

Птица тем временем улетела. По всей видимости, сочла меня мертвым и потеряла ко мне всякий интерес. Подобные ошибки совершались и прежде другими чудовищами. Никто из них не предполагал, что имеет дело с практически неистребимым противником. Должен признаться, что сознание собственной неуязвимости способствовало появлению у меня тяги ко всякого рода похождениям.

Мой магический талант как нельзя лучше подходил для героя.

Придя в себя, я немедленно возобновил преследование, что оказалось не так уж трудно. Как и птица, пука счел меня погибшим, а потому не убежал и просто-напросто щипал травку неподалеку. И то сказать, за время нашей гонки он основательно проголодался.

Издав дикий вопль, я устремился к нему. Он отреагировал так, как любое нормальное существо реагирует на появление восставшего из могилы мертвеца: содрогнулся и в ужасе пустился наутек. Многие считают, что привидения не боятся других привидений, но это не так. Даже полноценные призраки пугаются того, чего не понимают, а этот конь был призраком лишь отчасти. Он занимал промежуточное положение между призрачными и материальными существами, подобно зомби, которые представляют собой нечто среднее между живыми и мертвыми. Впоследствии я выяснил, что именно цепи приковывают призрачных лошадей к материальному миру. Сбрось пука эти вериги, он мигом утратил бы вещественность и обратился духом. Но пока он их носил, ему приходилось делать то же, что делает настоящее животное: есть, пить... и все такое.

Если подумать, Ксанф полон существ и явлений, представляющих собой нечто неопределенное: ни дух, ни тело, ни зверь, ни птица, ни рыба ни мясо. Гонка возобновилась. Пука продолжал скакать на юго-восток, и в результате мы с ним оказались в местах, где гнездились грифоны. Приметив следы когтей на коре деревьев и грифоний помет на земле, я насторожился, зная, насколько опасны эти хищники. Совладать с одним грифоном я, конечно, мог, но порой они охотятся целыми выводками, а это грозит неприятностями. Птица рух не стала выковыривать меня из грязи, поскольку я представлялся ей ничтожной добычей. Но для трапезы грифонов я подходил в самый раз. К тому же мне трудно было понять, как станет действовать мой талант, если целая стая разорвет меня на части и каждый грифон съест по куску. Возможно, мне удалось бы восстановиться, окажись большая часть моего тела в одном желудке, но проверять эту догадку как-то не хотелось. К тому же исцеление исцелением, но боль от ран я испытывал точно так же, как и все нормальные люди, и это ощущение не доставляло мне ни малейшего удовольствия. Принято считать, будто варвары смеются над болью, но я никогда не мог понять, что в ней смешного.

Пука, голодный и усталый, оказался менее осторожным. Не разбирая дороги, он мчался прямо к раскидистому дереву, на ветвях которого красовалось раскидистое гнездо. А в нем сидела грифониха. Возможно, она высиживала яйца, но я не уверен. Никто толком не знает, как размножаются грифоны, они ведь никого не подпускают к своим гнездам. Вот и сейчас, заслышав топот копыт, грифониха усмотрела в появлении пуки посягательство на свой священный покой и негодующе заклекотала. Самец сидел малость повыше, сложив крылья и вцепившись когтями в толстую ветку. Услышав крик, он немедленно спрыгнул вниз – прямо-таки рухнул, как рух, – но, не долетев до земли, распростер крылья и заскользил по воздуху. Выглядел он рассерженным, и его можно было понять. Представляю себе, как чувствовал себя я, будучи разбуженным истошным криком недовольной появлением незваных гостей жены. Возможно, это была одна из причин, по которым я так опасался брака, – он представлялся мне чем-то вроде Пустоты, из-за грани которой уже нет возврата.

Грифону потребовался лишь миг, чтобы сообразить, кто виновник всего этого переполоха. Развернувшись в воздухе, он устремился за конем-призраком, у которого хватило ума припустить наутек изо всей мочи. Я помчался следом.

Несмотря на свои цепи, пука скакал очень быстро, и на твердой почве, возможно, сумел бы уйти от преследования, но эта местность была болотистой, и копыта вязли во влажном мху. К тому же густо растущие деревья затрудняли бег коня, тогда как привычный к охоте в лесу грифон лавировал между ними с легкостью. Хищник постепенно настигал добычу.

Когда грифон налетел на пуку, я находился слишком далеко и ничего не мог поделать. Да и находись я на расстоянии, позволяющим воспользоваться луком, стрелять все равно бы не стал. Ведь убив грифона, я оставил бы его самку, сидевшую на яйцах... или чем-то там еще, без добытчика. Она не смогла бы прокормить детенышей одна, а мне вовсе не хотелось, чтобы живое существо погибало понапрасну. Одно дело сойтись с грифоном в схватке и совсем другое – обречь на голодную смерть детенышей. Я понимаю, что это звучит глупо, но люди, Постоянно обитающие в диких краях, как правило, проникаются уважением ко всем населяющим эти края существам. Грифон не искал схватки – пука потревожил его гнездо из-за того, что я преследовал пуку. Таким образом, я являлся истинным виновником происходящего и полагал, что не имею никакого права нападать на грифона. С другой стороны, пука тоже влип в эту историю исключительно из-за меня, и отказ помочь ему был бы с моей стороны не самым благородным поступком.

Покуда я терзался сомнениями, грифон уселся пуке на спину и с размаху долбанул его клювом. Удар пришелся по одному из звеньев цепи. Ошалевший от неожиданной боли грифон затряс головой и попытался взлететь, но не смог, поскольку один из его когтей застрял в другой цепи.

Некоторое время пука старался сбросить грифона, который и рад бы улететь, да никак. Затем конь проскакал под низкой веткой, которая сшибла хищника с его спины. Тот грянулся оземь и оправился далеко не сразу. Затем он неуклюже взлетел и, вихляя в воздухе, направился к гнезду. По его шкуре струился пот – мало кому доводилось видеть потеющего грифона. Он и думать забыл о пуке – в отличие от меня. Я вновь устремился за конем-призраком.

Местность становилась все более заболоченной, и в конце концов нас занесло в настоящую топь. Сапоги мои хлюпали по воде. Отставать я не собирался, но и углубляться в трясину мне вовсе не хотелось. Как, впрочем, и коню. Через некоторое время он круто повернул на юг, видимо, рассчитывая выбраться на более высокое и сухое место. На южном горизонте маячили горы, но до них было далеко, и подъема почвы в той стороне не наблюдалось. Тогда пука свернул на запад. Он скакал во весь опор, я несся за ним – мы направлялись к какой-то яркой стене. По всей видимости, конь-призрак знал эти края ничуть не лучше, чем я, и выбирал направление наугад.

По мере нашего приближения стена становилась все ярче, а местность вокруг все хуже. Это была настоящая трясина: зыбкую почву покрывала вода, а над этой водой – вдобавок ко всем радостям – замелькали движущиеся с огромной скоростью разноцветные треугольные плавники. Когда зеленый плавник приблизился, из воды высунулась здоровенная рыбина со страшной, полной острых зубов пастью. Эта пасть явно нацелилась на меня – я взмахнул мечом и рассек рыбе нос. Она плюхнулась обратно в болотную жижу и обиженно завопила:

– Чего размахался, остолоп? Сразу видно – деревенщина. Я всего-то и хотела, что получить залог, А тебе дала бы ссуду.