Дива - Сергей Алексеев Страница 11

Вообще-то сказ про Боруту — это отдельная история, поскольку он личность на Пижме знаменитая, всем из- нсстная правдивостью. Сам Баешник иногда откровенно привирал, и делал это без злого умысла, чтобы слуша­теля заинтриговать, чего никогда не скрывал. Но Дани­ла к местным баешникам отношения не имел, и об этом на Пижме знали все: если он какую-либо новость при­нёс — значит, то и произойдёт. Будто он действительно канал связи и ему кто-то сверху нашёптывает, что в бли­жайшее время случится. На что уж сам Баешник предсказатель знатный, и если скажет: «Завтра будет дождь, спину ломит», то ненастье непременно случится. Или, например, его престарелая, выжившая из ума тёща с утра шерстяные чулки натянула, тёплой шалью подвязалась — жди хоро­шей погоды, поскольку она всю жизнь поперечная.

Но тягаться с самим Борутой никто не в состоянии! За неделю вперёд, как медведю Костыля пожевать, Данила предупреждал его, даже упрашивал, чтоб не водил прокурора на охоту — не послушал. Или вот откуда про­стому смертному туземцу, например, узнать, что в резуль­тате беседы президента с губернатором на Пижму прие­дут самые настоящие король с принцессой?

Поговаривали, бабка Боруты тоже лешачихой была, то есть дивой, откуда во внуке появилась любовь к лесу, зверью, чудесам и дар ясновидения. Дед же будто был цы­ганом, коновалом и колдуном, поэтому жил на острове в Дорийском болоте. И фамилия у него подходящая: бо- рутой, или боровым, в средней полосе России зовут ле­ших. Но если так судить, то у нас пол-России лешие, по­тому как в лесах живут, что тебе дивьё лесное. И самое распространённое, незлобливое ругательство — лешак, или леший тебя побери, особенно у вятских соседей.

Если считать через бабку, то Данила всего лишь в третьем колене был лешаком, поэтому немного под- выродился в смысле роста: всего метра полтора с кепкой и в башмаках на высоком подборе, потому его в армию не взяли. Хотя при этом он силой обладал невероятной, поистине, лешачьей! Не руки — паровозные маховики, свисающие ниже колен, плечи хоть и не широкие, но весь он сухожилиями перевитый, кремнёвый. На спор за день­ги однажды лом в узел завязал, а за двойную плату раз­вязал. Ещё в юности на призывной комиссии стул вме­сте с грузным доктором за ножку одной рукой взял, едва дотянулся и на шкаф поставил. И сказал, спустит после того, как тот бумагу подпишет, что годен к строевой без ограничений.

А Даниле до зарезу надо было попасть в армию, по­скольку в юности он влюбился в девчонку — Диву Драко­ню, приёмную дочку председателя колхоза. Совсем ещё юная, она выглядела вполне взросло и уже считалась пер­вой красавицей в Пижменском Городке. Все женихи жда­ли, когда подрастёт, и уже копытом били, фотокарточки в кабине тракторов вешали. Борута же ростом не вышел и был ниже её на полторы головы: Дива такой дылдой вымахала, редкий парень ей по росту подходил. Так вот эта гордая девица вздумала над ним посмеяться, сказа­ли, отслужишь в армии — приходи, поговорим. Может, подрастёшь или станешь героем — не посмотрю, что ко­роткий. Лучше героем стань; люблю, когда совершают подвиги, дескать, меня не просто высватать надо — чем- то покорить, завоевать, тогда я ни на что не посмотрю.

Знала ведь, зараза, что не возьмут в армию, — и не взяли!

Доктор, сидя даже на шкафу, не подписал, вызвал милицию, и Боруте вместо армии дали пятнадцать су­ток. Здесь он и познакомился с настоящими залётными гастролёрами, приехавшими ограбить тотемский банк, но случайно посаженными за мелкое хулиганство в ресто­ране. И для начала подрался с ними — один против пяте­рых бугаёв, и всем наколотил так, что короткого на вид парня отъявленные «медвежатники» зауважали. А им до зарезу требовался такой неприметный с виду, про­нырливый силач — сейфы ломать и в форточки лазать. Мот они и взяли Данилу в свою банду да увезли с собой а южный город Сочи. Что делать, если в армию не берут, а приключений страсть как охота? У Боруты же была мечта: когда-нибудь заработать денег и купить себе мо­тоцикл, хотя бы «Восход», — была такая популярная мар­ка. Приехать в родную деревню, посадить Диву и прока­тить с ветерком, чтоб у неё душа зашлась!

Когда он первый сейф вспорол топором, будто кон­сервную банку, то сразу купил красную «Яву» и хотел рвануть к себе на Пижму, Диву катать. Бандитская жизнь ему категорически не нравилась, тянуло в лес, к колхозным и диким животным, однако законы в банде были стро­гие: могли прирезать или пулю в живот засадить, чтоб в муках умирал.

Ветеринарное дело у Боруты было наследственным, его дед, цыган, тот самый, что будто бы с лешачихой жил, слыл лучшим коновалом. А отец его уже в колхозе рабо­тал, всю жизнь быков и поросят кастрировал да коров искусственно осеменял и сына к этой работе пристра­стил. Поэтому Данила всё-таки решил сбежать из банды, невзирая на угрозы, и только подгадывал момент. И тут помогли опера: всю шайку схватили в каком-то кабаке, где «медвежатники» награбленное прогуливали. Боруту они с собой не брали, по-отечески считали ещё молодым, чтоб просаживать жизнь в ресторанах, мол, купили тебе забаву — мотоцикл, вот и катайся до следующих гастро­лей, когда понадобишься. Он, как только узнал, что всю банду повязали, сел на «Яву» — и только пыль завивает­ся. Но в Ростове Данилу схватили: кто-то выдал, и поса­дили его на нары. А по молодости дали четыре года.

Так или не так всё было, на Пижме знали из рассказов самого Боруты, а он тогда ещё не был каналом и мог слег­ка преувеличивать, чтоб распустить о себе славу гроз­ного бандита-медвежатника: почти все люди малого ро­ста этим грешат. Но судя по наколкам, в тюрьме Данила сидел, и срок отбывал там же, на юге, а при лагере был огромный свинарник, куда бывшего колхозника и опре­делили. Там оказался зэк, преподаватель ветеринарной академии, который узрел интерес Данилы и взялся на­таскивать его своему ремеслу. За четыре года выпесто­вал специалиста, только институтских корочек не хва­тало. Зато справка была, что прошёл курс обучения под руководством этого известного ветеринара, его рукой на­писанная. Так что зона пошла на пользу Боруте во всех смыслах.

А ещё он послал больше тысячи писем Диве, отправ­ляя их через «волю», то есть минуя лагерный контроль, где красочно описывал свои военные подвиги сначала в Сомали, затем в Афганистане. И так поднаторел сочи­нять всяческие боевые истории, что сам уже начинал ве­рить, что воевал снайпером, много чего повидал и испы­тал. Дива же ничуть не сомневалась, что Данила воюет, но отвечала изредка, рассказывая про колхозные дела. И ни строчки о личном, поэтому Борута тешил надежду, что она всё же его дождётся. Но младший Драконя, тогда уже Герой Соцтруда, откуда-то узнал, что земляк не в око­пе сидит — на нарах, и прислал в колонию ходатайство, что заключённый такой-то будет немедля трудоустроен и колхозе и взят на поруки, если его досрочно освободят. Поруту не освободили, статья была тяжёлая, но когда он вышел на волю по окончании срока, то получил направ­ление в родную «Красную Пижму» — колхоз так назывался.

И только тут узнал, что Дива вышла замуж за Алфея Никитича, который был тогда главным зоотехником. Вех людей выше себя ростом Борута ненавидел либо от­носился к ним с подозрением, а младший Драконя был двухметровым гигантом, и конечно же, приёмная дочка предпочла его, тем паче выросли они в одной семье. Ал­фею тогда было за тридцать, а Диве всего семнадцать: говорят, не женился, ждал, когда она подрастёт. Борута гоже стал ждать, когда соперник изработается и умрёт. Он знал пословицу: «От работы кони дохнут», видел, что многие молодые мужики скоро загибаются от чрезмер­ного переутомления, поэтому берёг здоровье и ждал сро­ка. Однако соперник лишь здоровел, получал награды, должности, и когда изработался и умер старший Драко­ня, младший занял место председателя. Данила тогда работал в колхозе ветеринаром-осеменителем, и отно­шения у них с Драконей были хорошие, никто и не по­дозревал, что в Боруте страсти кипят. Скоро Алфей Ни­китич заработал вторую звезду Героя, бюст на родине, а Дива одну за одной родила ему трёх дочерей, и надеж­ды Данилы растаяли.