Малой кровью - Ирина Андронати Страница 11

И дерево мы тоже спасем…

Через четверть часа машины отработали свое. Юлька затолкала отжатую, но все еще сырую джинсу в сумку, пустила туда струю освежителя «Си айс». Легкую одежду сложила в пакет. Постояла перед зеркалом, примерила улыбку. Вот так. И никак иначе…

Клюшки на плечо, сумки и пакет — в лапу. Пошли.

Дождя уже не было — и даже не верилось, что он был. Воздух стоял неподвижно и твердо, как черно-прозрачная стена. Такой воздух бывает только ночью, и это нужно пережить…

А мотороллер ждал за углом. Легкий и маломощный, до трех киловатт, а потому — никаких номеров и прав на вождение. Ключи вот здесь — в «пистончике» сумки для клюшек… в слишком узком «пистончике»…

Она возилась с ключами, когда из-за угла беззвучно, как в кошмаре, выплыл полицейский глайдер.

Обидно, подумала Юлька.

Глайдер остановился метрах в трех и замер, тупо рассматривая ее своими темными стеклами. Она знала, что внутри глайдера есть что-то вроде визибла, которые стоят на космических кораблях, — правда, в тысячи раз более слабые. Но они позволяют видеть окружающее немного иначе — чуть более верно, чем просто глазами.

И может быть, они видят винтовку…

Она тоже в какой-то миг увидела все чуть иначе: как будто сфотографировала окружающее, а теперь рассматривает фотографии. Странно, вот это мне не попалось на глаза… а это что такое?..

Вон в том магазине кассир смотрит сквозь витрину на них. Ему далеко, плохо видно, потому что на стекле, во-первых, какая-то пританцовывающая обезьяна с ананасом на носу, а во-вторых — приклеен лист бумаги, но убей не понять, что там написано… Если копы начнут в меня сразу палить, он будет свидетель, но плохой свидетель. А вон там опрокинут мусорный мешок, что-то вывалилось и расползлось по тротуару… На полицейском глайдере реклама сигарет «Кэмел»; только полиции разрешено рекламировать сигареты и трубочные табаки. А пожарным можно рекламировать спиртное…

Дверца скользнула назад, и на землю тяжело спрыгнул здоровенный — не толстый, а именно здоровенный — негр. Он повел плечами: засиделся, наверное, в машине, — а может быть, просто поудобнее утряхивал на себе бронежилет и портупею.

— Констебль Дирк, полиция Лос-Анджелеса. Простите, мисси, но знаете ли вы, который час?

— Думаю, около двух, — сказала Юлька. — Только я не «мисс», а «миссис». Миссис Рита Пол Симонс, констебль. Условно совершеннолетняя и полноправная.

Она подняла руку, демонстрируя кольцо.

— А-а, — сказал тот несколько озадаченно. — Другое дело. Но вы тут с мужем?

— Нет, мистер Дирк. Мой муж сейчас в системе Сатурна.

Некоторое замешательство.

— Он… э-э… такой же условно совершеннолетний?

— Нет, — засмеялась Юлька. — Он инженер. Ему тридцать.

— Ага, понятно. А… можете не отвечать… сколько вам?

— Восемнадцать.

Она не стала добавлять: «Будет в октябре». Вместо этого сказала:

— Я из России. Там это считается так же, как здесь — двадцать один.

— Да, я знаю… — Он покивал. — У меня сейчас сын в России. Норильск. Слышали о таком?

— О, конечно!

— Там правда очень холодно?

— Зимой — очень. Но на самом деле я там не была ни разу, поэтому — только с чужих слов.

— Я беспокоюсь. Был у него в Монтане — он у меня тоже инженер, как ваш, только по всяким там шахтам-копям, — мне казалось, я потом никогда не отогреюсь. А в этом Норильске — просто не знаю.

— Там все тепло одеваются.

— Да. И много пьют водки. Я в курсе… Вы сейчас вообще-то куда направляетесь?

— К родителям мужа. Тут уже совсем рядом.

— Давайте мы вас проводим. Недавно тут стреляли, а вечером еще эти малолетние засранцы на мотоциклах… Вам куда?

— В Анахайм. Перекресток Эвклида и Линкольна.

— Ну, совсем рядом. Сейчас вырулим на девяносто первое, а там прямо…

— Я вовсе не хочу вас напрягать.

— Какое ж это напряжение…

— Да, действительно, — улыбнулась Юлька. — У вас тут такая пустота кругом. Не могу привыкнуть.

— Пустота? — не понял полицейский. — Это потому, что люди любят жить не толкаясь. А кроме того, тут ведь склоны…

— Я о другом, — сказала Юлька. — Такая чудесная ночь. Я два часа еду — ни одного пешехода. У нас в это время по улицам гуляло бы множество народу. А здесь — только на машинах, на глайдерах…

— У вас — это в России?

— Россия большая. Я хорошо знаю только Питер… Санкт-Петербург. Там сейчас заканчиваются белые ночи — это когда ночью светло почти как днем, только… — Слово «пасмурный» по-английски вдруг вылетело из головы, и пришлось подбирать объяснялку: — Когда на небе везде облака, светлые, не тучи.

— Читал! — радостно сообщил полицейский. — А в этом ненормальном Норильске вообще солнце не заходит… Понимаете, леди, здесь не место для гуляния. Подышать воздухом, побродить, побегать — вон недалеко парк. Там бары, ресторанчики… А вдоль улиц — я такого не понимаю. Дома сидеть куда комфортнее — прохладно хотя бы… Впрочем, я был в Нью-Йорке — вот там, наверное, вам бы понравилось. Эти чокнутые вообще не понимают, когда день, а когда ночь. И много ходят пешком.

— Да, наверное, — согласилась она. Пожалуй, слово «гулять» вообще не переводится на английский… — У нас в любую ночь, если не слишком холодно, на больших улицах много гуляют. И в парках гуляют. Особенно если поблизости есть кафе, понимаете? Чтобы можно было зайти, поесть мороженого, выпить сок или коктейль.

— Водку, — предположил полицейский, честно пытавшийся вникнуть в сложности русской души. Похоже было, что он решил не упускать случай поговорить с русской «оттуда», поскольку до сих пор не мог понять, каково приходится сыну среди этих людей.

— Водка — это гадость, — сморщилась Юлька.

— Безалкогольную, — поправился констебль.

— Еще хуже. Та же гадость и никакого удовольствия. Уж лучше пиво.

Они рассмеялись, и негр смущенно признался:

— Да, пиво лучше.

Правда, глаза у него при этом вдруг стали какие-то настороженные, и Юлька решила, что некоторая доля определенности не помешает.

— Пиво лучше. Но меня очень просили не нарушать ваш закон. Муж и его родители. Мне можно пить пиво и даже водку, потому что я — уоррент-офицер, хотя и уволилась из Флота. Но я знаю, что если я в жаркий день налью пива высокому сильному парню, который хочет пить, но которому исполнилось только двадцать лет, меня посадят в тюрьму. Я думаю, что это глупо, но я уважаю ваши законы.

Это была речь, которую Юлька специально написала, подражая здешним школьникам, просто помешанным на таких вот речах, как и их преподаватели, — а потом тщательно выучила наизусть, как когда-то учила заданные «темы» по иностранному языку. Результат того стоил. Полицейский вскинул руки, словно защищаясь: