Лучший из миров - Наталья Колпакова Страница 11

Теперь можно и пообщаться. После обмена «приветами с родины» в виде исключительно характерных метательных снарядов глупо было играть в шпионов под прикрытием, и Дан без церемоний заговорил на родном языке.

– Имя?

– Сдохни, отступник!

Фанатик. Голос совсем молодой. Не повезло, от таких толку не добьешься! Дан быстро оглядел неприветливого собеседника, схватил его за плечо и рывком перевернул на спину. Увидел незнакомое перекошенное лицо, смятый висок. Кровь мешала рассмотреть рану, но это ничего не меняло – соплеменник умирал, а Дан в любом случае не собирался вызывать для него «скорую». Как же ты так облажался, приятель-неприятель? Впрочем, все ясно. Ничто во внешности Дана не отличало его от местного жителя. Соплеменника подвела уверенность в полной своей безопасности. Он не сражался – он стрелял наверняка, стрелял в безоружного, стрелял, чтобы убить.

И это в чужом мире? Боже правый, что же случилось с Орденом?

– Зачем вы здесь? Говори!

Раненый с усилием всмотрелся в Дана и, как видно, узнал, Гримасу боли с его лица смыла спокойная, всепонимающая ненависть.

– Ты? Ясно.

Дана охватила беспомощность. Ему вот ничего не было ясно. Кроме одного – в родном мире что-то затевалось, и чутье упорно твердило ему, что непонятные события последних дней – лишь частицы чудовищной мозаики.

– Ты умираешь, – холодно обронил он. – Хочешь умереть полегче?

Раненый мстительно усмехнулся:

– Вы просчитались. Старик напрасно…

Движение за спиной застало Дана врасплох. Краем глаза он успел заметить задние лапы и хвост чудовища, удалявшегося тяжелыми скачками, и глупо рванулся следом. Отчаянный рывок! Оборотень оскользнулся на жидкой грязи, едва вписался в поворот и исчез из виду как раз в тот миг, когда тяжелый шарик с серебряным напылением выбил кирпичную труху из стены на уровне его головы. Дан кинулся вдогонку, но истерический визг с улицы пригвоздил его к месту. Проскрежетали тормоза. Проклятье! Оборотня заметили. Что теперь прикажете делать – убивать его у всех на глазах и устилать тротуар телами свидетелей? Прохожие, люди в машинах, бабульки в окнах… А хуже всего, что все это происходит в пяти шагах от двора, где валяется с метательным шариком в башке умирающий иномирец.

Умирающий! Проклятье…

Дан метнулся к молодому ловчему, так и не назвавшему своего имени, и понял, что снова опоздал. Раненый был мертв. Походя подобрав попавшуюся на глаза стрелку и пару шариков, Дан быстро покинул двор с другой стороны и торопливо зашагал неведомо куда по незнакомому переулку. Следовало признать, операцию он провел «блестяще». Хорошо еще, жив остался. Спасибо рубашке-кольчуге из заповедного тайничка – после недавней встречи с парой воинственных сослуживцев Дан предпочел перестраховаться. Но оборотня он упустил. И что было не выстрелить секундой раньше? Зачем он вообще ввязался в эти догонялки? Оглушенный демон был совершенно беззащитен, и Дан снял бы его одним выстрелом в спину. Но почему-то не снял. Привык, что ли, бегать? А оборотень – он-то с чего сплоховал? Ведь Дан побил собственный рекорд недальновидности! Заболтался с противником, забыл обо всем на свете. Не почувствовал, что оборотень приходит в себя, не услышал, как он поднимается. Наброситься сзади, смять, вонзить клыки в шею – и дело сделано. По тварь почему-то предпочла бежать, добровольно превращая себя в мишень.

Дан мучился и этими «почему», и упрямым нежеланием вникать, понимать, принимать. Поэтому другая мысль, неизмеримо более важная и пугающая, не сразу пробилась в его сознание. Раненый… Он что-то говорил про старика. «Старик напрасно…» А перед тем еще «вы просчитались». «Вы» – это Дан и… Заповедная магия, неужели мальчишка имел в виду учителя?

Кто-нибудь, объясните мне, что происходит, мысленно взмолился он. Я ничего не понимаю. Я не мудрец, не советник, не маг. Просто бывший ловчий, умелый исполнитель приказов. Что за чертовщина творится на родине, в лучшем из миров, защищенном от всякой нечисти?

Демоница. Может, и хорошо, что он не стал стрелять ей в спину.

Он по-прежнему был убежден, что она упорно держится за этот мир ради неких собственных целей. Но где-то на задворках сознания крепло подозрение, что она могла бы поведать ему много познавательного не только о темном Третьем мире, но и о непогрешимом Первом.

С места своего позорного провала Дан отправился прямо домой. Хватит, на сегодня ловля для него окончена! Глупо, конечно, и непрофессионально – можно сказать, непростительно. Ведь после пары неплохих ударов по голове демону не до рекордов скорости. Наверняка забьется в какую-нибудь дыру, чтобы отлежаться. Дезориентированная добыча, неподвижная цель – что может быть лучше? Он прекрасно понимал, что упускать такой момент грешно. Кто их знает, демонов, насколько быстро они залечивают раны и накапливают силы?

Но все умные рассуждения вяли на корню в ледяном мраке опустошенности. Дану казалось: у него дыра в душе, и через эту дыру, словно в вакуум, стремительно улетучивается вся его решимость, его многолетние убеждения, привычки, опыт, уверенность и даже здравый смысл. Ему не хотелось травить существо с торчащим, как гребенка, хребтом и мягкой золотистой шерстью на боках, существо, которое наивно удирало от него по открытому двору рваными скачками. Не хотелось допрашивать умирающих сопляков. Хотелось в душ и спать. Чтобы проснуться через сутки с половиной – а все уже закончилось!

Дан сознавал, что отсидеться под одеялом не получится. Трое ловчих убиты в чужом мире, убиты почти одновременно. Задание – в чем бы оно ни заключалось – не выполнено. Случай небывалый! Руководство Ордена не ограничится траурной службой, скоро здесь будет целый отряд. Можно рвануть в бега – вот прямо сейчас! – но думать об этом было гнусно. Он не преступник и не дичь. Он ловчий. И травить себя не позволит. Сколько придется бегать, сколько раз снова обрастать историей, документами, опытом, жильем, работой, друзьями?

Наконец, самое важное. Учитель. Если инстинкт его не подводит – а любой здравомыслящий ловчий (если он, конечно, не торопится за грань) быстро учится доверять своему инстинкту, – то учителю может грозить опасность. Он могущественный маг, но он одинок, ни семьи, ни близких, кроме Дана, а слишком острый ум и слишком независимый нрав не то сочетание, которое делает человека всеобщим любимцем.

И еще одно. Оборотень. Ее нужно найти. Расспросить, а там… Видно будет.

Дело о нападении на старушку-кошатницу следовало бы закрыть за явной невменяемостью потерпевшей. Спору нет, бабка крепкая, и озлобленные требования «сыскать и воротить» похищенную у нее собственность в виде пухового платка, наверное, свидетельствовали лишь о скверном характере, не более. Но едва доходило до описания нападавшего, бабулька начинала нести такую ахинею, что в протокол было стыдно вносить. Мирон призывал самого себя к терпению. Пожилой все-таки человек! Он крутил показания так и сяк, пытаясь прояснить память пострадавшей и вывести ее на сколько-нибудь осмысленные высказывания. Но та стояла насмерть и только все больше убеждалась, что «мальчишка-сопляк» нарочно морочит ей голову, чтоб ничего не искать. Борьба затянулась, Мирон устал. Он осторожно пытался гнуть свое, ерзая на стуле под сверлящим взглядом недоброй бабушки, и постепенно впадал в прострацию…