Предзнаменование - Валерио Эванджелисти Страница 11

Колокола Монпелье снова зазвонили, на этот раз радостно. Спустя десять дней с начала эпидемии чуму наконец одолели, и повозки с заболевшими приходили на площадь Сен-Фирмен наполовину пустые, так что лошади тоже испытали некоторое облегчение. Под шатром импровизированной палатки-госпиталя осталось мало больных, да и те быстро выздоравливали. Над площадью повеяло ветром оптимизма, согретым теплым утренним солнцем.

Рабле, отобрав фьяску с вином у кого-то из студентов, долго пил, запрокинув голову, пока вино не побежало по подбородку.

— Кто бы мог сказать? — обратился он к Мишелю, громко и радостно рыгнув. — Монпелье спасен, а в Провансе и Лангедоке люди продолжают умирать. Скажи, как тебе это удалось?

— Ты сам видел, — ответил Мишель с притворной скромностью. — Гигиенические меры, чистота и частые омовения. Вот и все.

Оноре Кастеллан, студент, у которого Рабле отнял фьяску, забрал ее обратно.

— Не обманывай нас, Мишель, во всех твоих мерах присутствует определенная теория. Ты, похоже, убежден, что болезни передаются от человека к человеку по воздуху, при контакте и через дыхание. Никто из преподавателей нас этому не учил.

Мишель улыбнулся про себя, но на душе у него было неспокойно. Горе тому, кто даже в компании друзей выскажет мнение, противоречащее академическому. У инквизиции повсюду были уши.

— Нет у меня никакой теории, — сказал он осторожно, — просто я развиваю тезис Гиппократа о важности климата и местоположения города при распространении болезней. Прованс и Лангедок — места засушливые и подверженные южным ветрам. Потому среди населения встречается много флегматиков и натур бесхарактерных. Следовательно, приходится прибегнуть к действию воды, чтобы…

Рабле расхохотался:

— Да брось ты, Мишель! Ясно, что ты сам не веришь в то, что говоришь. Жаль, я не врезал тебе как следует, когда ты поступал в университет.

Рабле намекнул на церемонию зачисления в студенты, которая в Монпелье проходила по-особому. После того, как регент задавал вопросы о каком-либо заболевании, и секретарь оглашал формулу поступления (Indues purpuram, conscende cathedram et gratias agis quibus debes), [11]абитуриент, одетый в красную тогу с широкими рукавами, занимал место рядом с учителями. Однако перед этим все сокурсники должны были дать ему дружеского пинка, причем обязательно находился такой, кто бил отнюдь не в шутку, чтобы потом полюбоваться тем, как «желторотый» морщится от боли.

Смущенный Мишель постарался сменить тему разговора.

— Есть какие-нибудь известия об Антуане Ромье?

Оноре Кастеллан оторвался от фьяски, которую собирался приканчивать.

— Он вернулся вчера вечером, вот-вот должен быть здесь. Да вон он, возле больного. Пойдем поздороваемся с ним.

Увидев студентов, Ромье отошел от пациента и улыбнулся широкой доброй улыбкой.

— А я шел к вам! — воскликнул он, подходя к Рабле и взяв его за руки. — Я должен гордиться вами, сударь. Я думал, что Монпелье пришел конец, а приехав, увидел, что конец пришел эпидемии. Как вам это удалось?

Мишель не смог сдержаться и вздрогнул от обиды. На его счастье, Рабле через плечо указал большим пальцем на товарища:

— Все благодаря присутствующему здесь господину де Нотрдаму. Не знаю, что было у него на уме, но его идеи сработали и он спас множество жизней.

Ромье с улыбкой обернулся к Мишелю.

— Вижу, что не напрасно доверял вам. Я заметил чистые простыни. Должно быть, нелегкая задача заставить студентов выполнять работу прачек.

— Ну… Нам протянули руку помощи девушки из гостиницы, — ответил Мишель, стараясь не показать, как он доволен похвалой.

Ромье хитро прищурился:

— Ах вот оно что! Будь я помоложе, я бы знал, как с ними рассчитаться. Ну, с этим вы сами справитесь. Но и факультет тоже заплатит. Велите передать это от моего имени господину Муле, казначею.

Рабле согнулся в комически торжественном поклоне.

— Будет исполнено, не сомневайтесь.

— Что до вас, господин Рабле, то вы должны быть отмечены особо. Думаю, вы достойны того, чтобы получить диплом. Я поговорю об этом с вашим наставником, доктором Широном. Приступим к делу по возможности быстро.

— Но я всего несколько месяцев как поступил!

— Неважно. Сколько вам лет?

— Тридцать шесть.

— Самый возраст. У вас репутация знающего человека. Дайте нам месяца два, и вы доктор.

Нотрдам нахмурил брови. Хоть он и был другом Рабле, искренне порадоваться за него не получалось. Ведь победа над чумой — его и только его победа. К тому же у него за плечами годы учения. Конечно, он проходил курс в Авиньоне, а Рабле — в более престижном Париже. Но он подозревал, что главной причиной несправедливости было его еврейское происхождение…

Пришлось сделать хорошую мину при плохой игре.

— Поздравляю, Франсуа! — промямлил он. — Ты уже выбрал тему для защиты?