Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД - Юрий Любушкин Страница 11

— Чего носы повесили, а–аа? Отставить тоску и уныние! Наше дело правое… Да и где наша не пропадала? Мы ещё, как свернём Гитлеру его поганую шею, поносим свои зеленые фуражечки. Обязательно поносим. А пока нам, мужики, надо вкалывать до седьмого пота. Время не ждёт. Уже скоро…

И после таких слов они «вкалывали» на полигоне, как оглашённые. Ещё, ещё и ещё раз отрабатывая все до ювелирной точности – время не ждёт. Скоро уже… Скоро.

Нелегко было не только им. В первую очередь доставалось – будь здоров! – четвероногим питомцам, их главному оружию. И несмотря на доп. паёк, который включили в рацион четвероногих подрывников, потощали они изрядно. Такая была у них нелёгкая собачья доля. А что им предстояло, особенно после увиденного «воочию», – врагу не пожелаешь. «Оттуда» не возвращаются…

А пока бесконечные кроссы, полоса препятствий с преодолением водных преград, грохот стрельбища и стремительный выход – бросок к «цели» с поклажей на спине и такое же стремительное возвращение к обожаемому хозяину. Но это только «пока», такое возможно только сейчас. И пусть эти минуты будут для них вечностью. Пока вечностью…

И надо ли говорить, что они относились к своим питомцам, как к детям. Ни больше, ни меньше. И, наверное, если бы относились иначе – не было бы таких ошеломительных результатов в связке проводник–собака, того полного взаимопонимания, порой практически без слов. Такое бывает только от большой любви к четвероногому другу, от огромного взаимного обожания. Так‑то…

Им добавили занятий – казалось, куда бы ещё больше? – на спец. полигоне и на стрельбище, где учили стрелять из уже появившегося арсенала трофейного оружия. И днём, и ночью. В присутствии собак и без них. Учили стрелять из разных немыслимых положений, в том числе и движении, по–македонски [5]. И кроссы, кроссы, кроссы. Изнуряющие, по полной выкладке, с дополнительным запасом боекомплекта. И тут же, на финише, вновь стрельба. Какой вид? А это уже как инструктору заблагорассудится. А упражнения раз от раза были сложнее и сложнее, изощрённей. И мишеней, которых надо было положить с первого выстрела или с первой очереди, становилось все больше и больше.

Поначалу результаты были неутешительными. Ещё бы! Пот градом, глаза застилает пелена усталости, а сердце бухает так, что готово выскочить из груди и умчаться к этим проклятым мишеням, чтобы разорвать их в клочья.

Но дело, как известно, мастера боится. И если стрелять день и ночь подряд, если это самоцель, то результат будет. Придёт сам собой. И они стреляли: сперва не ахти как, а через месяц интенсивной подготовки – уже как боги. И стреляли из всего, что у них было под рукой. А под рукой было многое… И трофейные пулемёты и автоматы, пистолеты и винтовки. Чего только в этом арсенале не было: горы оружия. В общем, как говорится, стреляй не хочу. И стрелять их учили первоклассные знатоки своего дела. Таких поискать ещё надо.

Ну, а после того, как они «испробовали» настоящие фрицевские танки, да ещё «вживую», такому изобилию трофейного оружия удивляться не приходилось. И никто из них не знал – не гадал и вряд ли уже теперь знает, какой ценой и каким количеством пролитой солдатской крови были добыты в бою эти самые танки. Будь они трижды неладны! И какими правдами и неправдами были доставлены на полигон учебного центра. Сколько жизней было заплачено за то, чтобы вот так обыденно прозвучала команда майора Ковалёва:

— Выход на цель! Приготовиться! Впере–её–д!

Ну а если честно, всем им по душе пришёлся немецкий ручной пулемёт МГ. Вот это вещь! Нам бы такой…

После изнурительного дня Никита, как и, впрочем, все его сослуживцы, валился с ног. Лишь прозвучит команда «Отбой!», он падал без чувств на койку и спал без сновидений. Спать!

Казалось, только коснулся щекой подушки, а уже звучит команда «Подъем!». Эх, елы–палы, поспать бы ещё часок. Несбыточная мечта, даже в воскресный день. Железный распорядок был расписан на все семь дней в неделю и загодя вперёд.

Домой попасть – несбыточная мечта. Хоть и до Москвы несколько часов езды, но… В первый день, как прибыли в столицу, их прям о с вокзала, погрузив в машины, без остановок и сюда – в ближайшее Подмосковье. На «базу». Хотел сделать маме сюрприз – не получилось. Нежданная встреча и радость нежданная, только… Ещё в штабе отряда перед отправкой в Москву ему строго–настрого наказали: никаких телеграмм, никаких сообщений домой. В Москву тем более.

— Ознакомьтесь – секретная инструкция и распишитесь о неразглашении. – Голос старшего командира сух и беспристрастен, не терпящий намёка на возражение. – Вам все ясно, товарищ лейтенант?

— Так точно!

Но с мамой удалось свидеться. Помог Ковалёв, добился у начальства для Никиты краткосрочного однодневного отпуска.

Было это в начале июня. Теперь все: и подавно не отпустят. Какие могут быть свидания – война… Оно и понятно – дело предстоит чрезвычайной важности. И название им дано особое – спецотряды НКВД СССР. А это – не фунт изюму, с учётом, что им суждено выполнять. На них возложена задач а особой важности. Не каждому их товарищу по заставе была доверена такая особая миссия. А только именно им, лучшим из лучших представителей погранвойск. Так‑то…

И потому каждый день от зари до зари – напряжённые занятия. Иногда на пределе человеческих сил. Потому и каждый новый день был насыщенней и напряжённей предыдущего. И все они сознавали, что война не потерпит малейшего разгильдяйства и даже слабенького, ничтожного недочёта в их подготовке. «Фашист – вояка матёрый, – наставлял их один из инструкторов, сам в недавнем прошлом боевой командир, окопник. И зло добавлял, чертыхаясь: – А кто со мной не согласен, может обращаться в особый отдел… Понятно дело, что внезапно. Понятно дело, что коварно. Только мы, как включили «драп», так и без оглядки на полной передаче от самой границы до Москвы. Потому он и лупит нас и в хвост и в гриву, что злости в нас никакой. Чуть что, ноги в руки и бежать. Так и до Урала можно добежать. А на войне воевать надо.

Воевать! Чтоб не тебя фашист, а ты его в хвост и в гриву колошматил. Одна беда: нет в нас этой злости. Да и стыда нет, пол–России уже просрали, аники–воины».

А ведь прав был старлей–фронтовик. И по сути, и по форме – все верно сказано. Чего уж больше…

Танкистом был старлей, лиха хлебнул через край в эти самые горькие месяцы сорок первого. Но в учебке засиживаться не хотел, забрасывал начальство рапортами – отправьте на фронт, и точка!

Да и других бывалых фронтовиков послушаешь – ёжик волос дыбом встаёт. Кошмар! Не так прост фашист. Коварен и силён. Ещё как силён! Дерётся отчаянно, нам бы так. Э–ээ–х!..

И все же, какие они, фашисты, на самом деле? Этот вопрос ежедневно мучил каждого. Неужто такие непобедимые?

Или…

А что «или»? Фашист к Москве подбирается все ближе и ближе. Чтоб ему пусто было, сволочуге! Не дождёшься, гадина: хрен тебе в горло, а не Москва. Потому и настроение на всех одно – на фронт, скорей бы! Только туда, чтобы остановить лавину стальных полчищ, пусть даже ценой собственной жизни. Так рассуждали они – «пусть даже ценой собственной жизни», – потому что по сути своей были ещё мальчишками, хоть и младшими командирами погранвойск в недавнем своём прошлом [6]. И все же час объявления отправки на фронт был для них полной неожиданностью…