Исповедь потрошителя - Максим Дубровин Страница 11

Внезапно он осознал, что уже не сидит на месте, а напротив, мечется по комнате. В тоже время он совершенно не чувствовал своего тела — им управлял Мясник. Писатель, путаясь в полах халата, бросался из стороны в сторону, пытаясь остановить прыткого мальчишку. Часы он уронил, но Берти вдруг отчетливо понял, что они уже не нужны — он глубоко спит, а все происходящее просто-напросто страшный, но совершенно неопасный сон.

— Поймай! Поймай, глупый старикашка! — внезапно закричал он и сам не поверил, что эти слова сорвались с его губ. — Поймай меня, если сможешь!

— Остано... вись! — запыхавшись, воскликнул писатель, хватаясь за бок. — Я всего лишь хочу поговорить.

— Вот мы и говорим! — захохотал Берти, сам не понимая, как это происходит, но подозревая, что во сне случается и не такое. — Это я! Я был там, в конюшне! Я покалечил твою глупую лошадь! А теперь возьмусь и за тебя!

От этих дурацких слов, похожих на реплики из глупой оперетты, на которую Берти однажды ходил с мамой, почему-то повеяло ледяным холодом. Берти с ужасом обнаружил, что стоит у стола Диккенса, а в руке у него плоский нож для разрезания писем. Оружие было длинным, а кромка лезвия удивительно острой. Даже в неумелых руках это было очень опасное оружие.

Видимо Диккенс растерялся. Он стоял, не шевелясь, разведя в недоумении руки, а тем временем его противник крадущимся шагом приближался, поигрывая ножом. Наконец писатель пришел в себя и попытался избежать встречи с распоясавшимся гостем. Он отпрыгнул за стол, полагая, что тот станет надежной защитой от агрессии одержимого мальчика. Но он ошибался.

Мальчик-из-темноты не стал терять время на беготню вокруг стола. Он вскочил на кресло, а в следующий миг оказался на столе, опрокинув молоко и печенье. Эта позиция подходила для нападения как нельзя лучше. Не дожидаясь, пока опешивший Диккенс отпрянет, он прыгнул ему на грудь, с откинутой в замахе рукой.

Они покатились по ковру. Старику кажется, удалось перехватить руку с ножом, но Берти почудилось, что он увидел кровь на руках противника. Он хотел сказать что-то вроде: «Не волнуйтесь, мистер Диккенс, это просто сон», но не успели эти слова сорваться с его губ, как Диккенс позвал:

— Берти! Если ты меня слышишь, вернись! Я умоляю тебя, вернись! Мне одному не справиться!

Мальчишка вывернулся из рук хозяина кабинета и вновь размахнулся ножом, целя прямо ему в грудь.

Берти решил, что сон, пожалуй, становится слишком уж неприятным. Убить человека даже во сне — тяжелое испытание для мальчишки. Он попробовал разжать собственные пальцы, стискивающие нож. Как ни странно, это ему удалось — только что его тело двигалось как бы само по себе, а спустя секунду начало пусть и с трудом, но повиноваться. Берти чувствовал сопротивление, как будто невидимый и неосязаемый противник пытался сжать его кулак.

Но на помощь ему пришел писатель. Он подхватил выпавший из руки мальчика нож и отбросил в сторону. Затем неожиданно сильными руками стиснул голову ребенка, приблизил его лицо к самым своим глазам и, пристально глядя черными бездонными зрачками в душу повелел не терпящим возражений голосом:

— Спи!

Берти хотел сказать, что и так уже спит, но неожиданно... проснулся.

Он лежал на большом диване, обложенный шелковыми подушками, а у его ног сидел Чарльз Диккенс. Вид у него был утомленный и расхристанный. Один из рукавов халата зиял широкой прорехой, в которой Берти разглядел кровавую царапину. Увидел — и мигом вспомнил свой страшный сон, в котором он бросался на писателя с ножом в руке.

Неужели это был не сон и, все случилось на самом деле?! Сеанс магнетизма, безумная ярость Мясника, в конце концов — схватка. Значит, он все же ранил Диккенса и теперь его засадят в Ньюгейт до конца дней!

Глаза Берти, должно быть, расширились от ужаса перед будущим, потому что Диккенс склонился над ним и ободряюще потрепал по плечу.

— Не волнуйся, малыш. Все в порядке. Теперь все будет хорошо.

— У вас кровь. Это... я?

— Пустяки, легко отделался. — Диккенс усмехнулся, постепенно возвращая себе горделивый и даже слегка бахвальский вид. — Задал он нам жару, этот твой мальчик-из-темноты, а?

Он откинул назад мокрую от пота прядь седых волос и повторил:

— Теперь все будет хорошо.