Этот ковен не сломить - Изабель Стерлинг Страница 11

Я снова вожу пальцем по фото. Уговаривать других ведьм помогать Совету это, конечно, не сражаться на передовой, но для начала – неплохо.

– А почему я? Разве вы не можете заставить их сотрудничать? Вы ведь Старейшина.

– Ханна, мы никогда не заставляем ведьм совершать те или иные поступки. Даже в критических ситуациях. Выбор они должны сделать сами. – Китинг достает из папки какой-то листок и протягивает мне.

Я беру его. Это моя старая фотка: я улыбаюсь в камеру, а Вероника целует меня в щеку. Под снимком – статья о предстоящем суде над Бентоном.

Старейшина грациозно опускает руки на стол.

– Ханна, ты прошла тяжкие испытания. Ты единственная ведьма, которая столкнулась с Охотником, прочувствовала всю боль от потери магической энергии и выжила, чтобы рассказать свою историю. Кроме того, ты вернула себе магическую силу. В этом огромная мощь, ты можешь использовать ее, чтоб убедить Элис и Дэвида помочь нам.

– Нет! – восклицает мама, впервые в жизни переча старшей по званию. – Вы не вправе просить Ханну о таком. Ей только семнадцать. К тому же не она одна столкнулась с Охотником на ведьм. Вероника тоже от него пострадала.

– Мама, все в порядке, я не прочь…

– А я не намерена отправлять тебя на другой конец страны вербовать будущих агентов Совета. Тебе нужно учиться. И надо наверстать упущенное в занятиях с леди Арианой. – У мамы срывается голос, она тянется к папиной обручалке. – Я не хочу потерять тебя.

– Мам, ты не потеряешь.

Пустое обещание, и мы обе это понимаем.

– Простите, Мари, но история Ханны уникальна, – вмешивается Старейшина Китинг. – Магическая сила вернулась к девушкам, но именно Ханна решила выследить молодого Охотника. Она рисковала жизнью, чтобы спасти подругу по ковену. Второй такой ведьмы нет. – Китинг достает календарь и придвигает к маме. – Наши планы не помешают учебе вашей дочери. Оба потенциальных рекрута будут в штате Нью-Йорк. Элис Энсли в следующую субботу приедет в Бруклин, а Дэвид О’Коннелл – постдок, то есть молодой ученый – сейчас проживает в Корнелле ^[6]. Ханна может отправиться в Итаку, где как раз находится кампус университета.

– Раз он в Итаке, подключите Веронику. Она там учится. Она старше!

Я тянусь к маминой руке и крепко ее пожимаю.

– Мам, не волнуйся. Я хочу помочь.

Старейшина Китинг дарит мне очередную мимолетнейшую улыбку – доля секунды, и ее нет.

– Мое решение по этому вопросу обсуждению не подлежит. Если Ханна желает помочь, вы, Мари, ее не остановите.

Заклинатели смотрят на меня с надеждой.

– Что скажешь, Ханна? Ты согласна?

В их выжидающих лицах сквозит отчаяние, и в голове у меня начинают крутиться шестеренки. Я им нужна, значит, можно поторговаться.

Скашиваю глаза на маму, и свежепроклюнувшуюся надежду опутывает чувство вины. Мое решение разобьет ей сердце, но я просто не могу оставаться в стороне. Зачем осторожничать?

– Я помогу вам. Но с одним условием.

Старейшина Китинг кивает.

– Называй условие, мы его выполним.

Я встречаю взгляд Старейшины, чтобы та поняла, как серьезно я настроена.

– Возьмите меня в отряд, который уничтожит препарат.

Мама напрягается, а Китинг утвердительно склоняет голову.

– Если сумеешь завербовать обоих и докажешь, что годишься для дальнейшей работы, мы найдем тебе место в отряде Арчера.

Мамины возражения я чувствую сразу же, но она ни одно не озвучивает. Вердикт Китинг окончателен и непреложен. Это наивысший закон ведьминского общества. Отменить его вправе лишь другой Старейшина.

– Договорились.

Пьянящая смесь страха и радостного предвкушения растекается по венам. Я обещала папе победить в этой войне.

И теперь мне, наконец-то, позволено воевать.

5

Остаток выходных мама со мной не разговаривает. При каждом взгляде на нее я замечаю неприкрытую боль – боль, которую причинила я, – а потом родительница спохватывается и маскирует свои чувства улыбкой. Я прокручиваю в голове варианты извинений, но все они кажутся липовыми.

«Наверное, это потому, что я не раскаиваюсь. Я ведь хотела сражаться».

В воскресенье, расправившись с домашней работой, я отправляю эсэмэски Зои, чтобы узнать подробности случившегося с ковеном. Кузина не реагирует, хоть и помечает мои сообщения как прочитанные. Чувство вины скручивает живот.

Зои пыталась связаться со мной еще летом, но я игнорировала ее послания.

Из глубины души пробиваются не очень желанные сейчас воспоминания – множество эпизодов сомнительной значимости.

Папа учил меня и Зои наколдовывать снег, потому что к зимнему солнцестоянию не упало ни снежинки, и мы расстроились.

А вечером того же дня, сразу после того, как тетя Камилла выставила нас с кухни, отец тайком принес нам конфеты.

Фактически мы с Зои не просто родственницы и члены одного клана. В детстве и в юности мама и тетя Камилла были лучшими подругами. Теперь, приезжая в гости, я провожу почти все время с кузиной и ее братьями.

Родню мы обычно навещаем на зимнее солнцестояние, то есть Зои я не видела почти год. По маминым словам, тетя Камилла хотела присутствовать на папиных похоронах, но верховная жрица членов своего ковена и близко к Салему не подпускала. Только не в тот период, когда Охотники могли следить за каждым из приехавших.

В итоге запрет не уберег ковен, а я после папиной смерти с Зои ни разу не разговаривала.

Воспоминания я заталкиваю в глубины души, заглушая обрывки прошлого кричащим вокалом и злыми ударными, которые обрушиваются на меня из наушников. Я открываю подаренный Морган альбом, но, стоит коснуться карандашом мягкой бумаги, ничего не выходит. Все мысли о папе, о Зои, о ведьме и ведьмаке, которых я должна завербовать по желанию Старейшины Китинг. О завтрашней встрече с Арчером, на которой мы спланируем мое первое задание. О самом пугающем вопросе: как целый ковен мог потерять магическую силу совершенно незаметно для его членов?

Когда сон, наконец, приходит, подсознание на-гора выдает жуткие варианты ответа. Я вижу наемников – они взламывают замки́ и пробираются в дома Стихийников, вооруженные шприцами с длинными иглами. Их сменяют снайперы: затаившись на крышах, они крепко сжимают в руках ружья-транквилизаторы.

И я вижу Бентона, который тепло улыбается, поливая меня бензином.

От последнего до жути реального образа я резко просыпаюсь, ловя воздух ртом. До сих пор чувствую, как дым забивает легкие, а пламя давит на кожу, ищет способ обойти блокированную магическую силу. Жестокая улыбка задерживается на губах Бентона и рассыпается на тысячу других – улыбок ласковых, как раз из той поры, когда он не знал, что я ведьма. Тогда мы дружили, и я переживала за парня с сердцем художника: родители вроде бы хотели оправить сына в медицинский колледж, не позволяя заниматься тем, что по душе.