Поход скорпионов - Евгений Лобачев Страница 11

Все это Эписанф выпалил на одном дыхании, боясь быть прерванным. Но мы молчали, не зная, что сказать.

– Где эти свитки?! – остервенело прорычал я наконец.

– У меня дома! Я ведь уже говорил!

– Почему ты не принес их сюда?

– Разговор пошел по второму кругу, Бурдюк, – неожиданно спокойно сказал варвар. – Давай уже сядем и поговорим. Ты ведь хочешь услышать о Зеркале богов?

– Ты как, Глаз? – неуверенно спросил я.

– В норме. – Его ответ меня немного удивил. – Знаешь… я хочу послушать.

Мы снова уселись на траве. Только держались теперь настороженно. Я жалел, что наступившая темнота не дает мне возможности увидеть выражение лица варвара. Да и Глаза, пожалуй.

– Было тринадцать богов и тринадцать Земель. И боги жили в мире, и никто из них не пытался стать выше остальных. До определенного времени. Пока Змееносец не решил стать главным богом Зодиака. В этом ему должно было помочь Зеркало, но его планам не суждено было сбыться. Двенадцать остальных богов разгневались. Бессмертного бога нельзя убить, поэтому Змееносцу выжгли глаза, чтобы он никогда не смог больше посмотреться в Зеркало, связали и бросили в море. Людей-змееносцев изгнали с их Земли, а саму Землю поделили между остальными людьми Зодиака. Тогда огромная Змея – верный страж Змееносца – выкрала Зеркало у богов и укрыла его в ожидании возвращения своего господина там, где поселились змееносцы после изгнания.

– Там – это где? – спросил я, ежась от неприятного предчувствия.

– Ты ведь догадался, Бурдюк, – сказал Эписанф.

– Нет! – застонал я, хватаясь за голову.

– Да, – с каким-то мрачным удовольствием сказал варвар. – В Проклятых Землях.

Летопись Милька

Наверху что-то затевалось. Что именно – я не имел ни малейшего представления. Все скрывала крона дерева, под которым я притаился. Я вздрагивал от всякого звука, готовый в любую секунду драпануть в тростники. Внезапно боковым зрением я уловил какое-то движение у ручья, да так и застыл, в полной уверенности, что проклятые туземцы взяли в кольцо и вот-вот мое молодое тело изуродуют наконечники их безжалостных стрел. Клянусь, это мгновение ужаса стоило мне нескольких лет жизни! Как я удержался на месте – ведомо только богам; наверное, я так перетрусил, что попросту отнялись ноги. Но когда я все же осмелился повернуть голову, то увидал не злобных варваров, а ее, прелестную Фаэниру, шагавшую ко мне по глади ручья.

О, она была прекрасна! Золотые локоны струились по плечам, огромные зеленые глаза лучились нежностью, пунцовые губы заставляли сердце пускаться в бешеный галоп; изящные складки полупрозрачной столы, подхваченной тоненьким пояском, выдавали всю прелесть ее божественной фигуры, и клянусь, даже обнаженная она не была бы столь прекрасна!

Вот такова была Фаэнира, дочь Карканаика, и, пожалуй, Гиеагр мог бы считать себя счастливейшим из смертных, обладая ею, не будь Фаэнира уже больше года мертва. Мертва, как камень, как те утыканные стрелами мумии, что попались нам на дороге. С ее смерти и началось наше безумное путешествие, и, когда придет время, я поведаю эту печальную историю.

Да, Фаэнира была мертва, была призраком, бестелесной тенью, фантомом, обманкой, мороком, увлекавшим великого героя, а вслед за ним и меня, все дальше и дальше вглубь этих диких земель. И все же ее появление обрадовало меня. Обычно она являлась в самый трудный момент, чтобы вытащить нас из передряг, в которые мы попадали с тем же непреложным постоянством, с каким день сменяется ночью, лето – зимой, а везение – полосой неудач. Правда, ее появление несло и другой знак – приближение беды, куда более ужасной, чем те затруднения, что одолевали нас в данный момент. Если мы спасались от побивания камнями, то оказывались нос к носу с меднокожим чудовищем, если и чудовище удавалось одолеть, нас заносило в самое сердце провинции, где свирепствовала чума, когда же и чумы мы избежали благополучно, нам приходилось под страхом смерти останавливать полчища саранчи… Одним словом, появление Фаэниры знаменовало для нас лишь надежду на то, что, возможно, мы выдюжим в малой беде, чтобы после сгинуть в большой.

«Но это пусть, пусть, – подумал я, – пусть будущее грозит неисчислимыми страданиями, до них еще надо дожить. Даже если наша участь – путешествие от беды к беде, от катастрофы к катастрофе, главное, что мы живы, а стало быть, у нас всегда остается хоть один шанс, хотя бы тень возможности вырваться из порочного круга и приобщиться к радостям, что доступны в этом мире лишь тем, кто двигается и дышит».

Итак, мне явилась Фаэнира. Пройдя по глади ручья, она остановилась подле меня. Я улыбнулся… вернее сказать – попытался улыбнуться. Не то чтобы я боялся ее… то есть не так… в нынешней ее ипостаси я боялся ее чуть меньше, чем тех, наверху, а стало быть, применительно к ситуации, испытывал к ней почти дружеские чувства. В ответ на улыбку Фаэнира наклонила голову набок; послушные движению, ее волосы заструились льняным водопадом, открыв левое ухо. Я вздрогнул, огромных усилий мне стоило сделать вид, будто ничего не случилось, не отвести глаз, не скорчить гримасу: вместо уха я увидел черный провал в обугленном черепе и шматки обгорелого мяса, чудом державшиеся на левой скуле.

Так прошло несколько мучительных тошнотворных мгновений, затем Фаэнира тряхнула волосами, и жуткое видение исчезло: она снова стала той дивной красавицей, какой я встретил ее когда-то.

Наверху закричали – торжествующий вопль разнесся далеко окрест, вспугнув из тростников стайку крошечных птах. В ответ я скривил губы в презрительной усмешке, мол, надо же, как быстро соображает деревенщина: не прошло и часа, а они уже выдумали, как меня изловить. Фаэниру происходящее никак не задело, она продолжала все так же неподвижно стоять, глядя не то на меня, не то сквозь меня. Несмотря на многочисленные примеры, свидетельствующие об обратном, зачастую мне казалось, что она не видит и не слышит ничего из того, что творится вокруг. Как будто существовала в совершенно другом мире, и он, ее мир, мир призраков, соприкасался с нашим так хитро и замысловато, что она могла лишь догадываться о нашем существовании, предполагать о нем по каким-то косвенным признакам. Так мертвецки пьяный человек, заметив, что прохожие стали слишком уж часто его толкать, и пинать, и наступать на него, может сделать вывод, например, о приближении бури.

Варварские глотки вновь разразились криками и воем, и я вдруг обнаружил, что колени мои мелко-мелко дрожат. Бросив умоляющий взгляд на Фаэниру и отчаянно надеясь, что в эту минуту ее призрачный мир не так уж далек от нашего, я проговорил:

– Зови Гиеагра! Слышишь? Он там, на дороге, в повозке. Дрыхнет, наверное. Разбуди его! Поняла?

Никакого ответа, ни даже намека на то, что мои слова услышаны и поняты. Она по-прежнему смотрела в никуда. В отчаянии я протянул руку, чтобы тронуть ее, похлопать по плечу, как-то расшевелить…

И тут наверху поднялся невообразимый гам: вопли, улюлюканье, лязг металла, топот, стоны. Неужели Гиеагр вспомнил обо мне? Или кровожадные дикари готовят против меня очередную каверзу? Не слишком ли много шума из-за одного человека, который даже не претендует на звание героя? Позабыв обо всем на свете, я стоял, вытянув шею и вслушиваясь в звуки переполоха над моей головой.