Время мушкетов - Денис Юрин Страница 11

Из облаков рассеявшегося тумана показался правый берег Удмиры, берег знакомый, но в то же время и совершенно чужой. Он преобразился так же разительно, как меняется домохозяйка, наконец-то понявшая, что путь к сердцу мужчины лежит не только через желудок. Изможденная стряпней и стиркой дурнушка надевает бальное платье, наводит макияж и, мгновенно превратившись в красавицу, становится королевой бала. Такое же чудесное превращение произошло и с когда-то диким, поросшим лесами побережьем, разве что оно изменилось не само по себе, не по мановению волшебной палочки, а по воле и благодаря трудам населивших его людей.

Прошло более тридцати лет, почти треть века с тех пор, как нога преподобного отца Патриуна не ступала на земли диких, своенравных урвасов. Теперь эта местность принадлежала уже не им, на побережье совсем не осталось деревьев, зато возвышались красивые дома, виднелись деревянные строения порта, ремонтные верфи, а на синих волнах мерно раскачивались небольшие, но изящные и величественные корабли. Немного уродовали прекрасный пейзаж серые навесы складов и грязь – вечный спутник торговых, перевалочных пунктов, но, как известно, ни одно живописное полотно не обходится без изъянов.

Холодный речной ветер обжигал стариковские щеки и пронизывал медленно увядавшее тело до костей, однако отец Патриун не отошел от борта шхуны и решил до конца, до самого причала наслаждаться красочным видом панорамы города с реки. Тонкая рука священника быстро нырнула под плащ, но с непривычки запуталась в складках неудобного, тесноватого камзола. Промучившись чуть долее минуты и трижды упомянув за это время имя Индория всуе, Патриун все же извлек наружу небольшую походную флягу, по размеру и вместимости более напоминавшую флакон. Всего один глоток живительного напитка из винограда вернул к жизни продрогшего старика. Застывшая кровь вновь побежала по жилам, щеки старца вмиг порозовели, настроение поднялось, а враг всех престарелых людей – озноб – с позором ретировался.

В который раз за двадцать шестой день пути дракон пожалел, что оделся в старое тряпье и теперь кутался в поношенный плащ, нисколько не греющий и мгновенно промокающий насквозь под дождем. К постоянно уносимой ветром шляпе и стоптанным башмакам, ходить в которых было труднее, чем в тюремных колодках, у бывшего миссионера имелись особые претензии, но, к несчастью, именно эта одежда оптимально подходила для его долгого путешествия. Конечно, монашеская роба или дорожная сутана были не только намного привычней, но и гораздо теплее, однако интуиция подсказывала, что путешествие в одежде священнослужителя чревато нежелательными последствиями, которые или замедлят его продвижение к цели, или втянут в истории, без которых лучше было бы обойтись. Это только со стороны кажется, что народ уважает божьих людей, на самом деле многие стараются воспользоваться чужой добродетелью как товаром или услугой. На памяти старика были случаи, когда его монахов обдирали до нитки и вынуждали голышом добираться до монастыря лишь потому, что у главаря разбойников были какие-то давние счеты с Церковью. Слуги странствующего вельможи без зазрения совести ловят на дороге первого подвернувшегося под руку монаха, отвозят его в гостиницу, запирают в комнате вместе с умирающим хозяином и заставляют денно и нощно читать за его душу молитвы до тех пор, пока больной не преставится или не встанет с кровати.

Дорожных случаев было много, порой смешных, а порой и грустных. Но поскольку отец Патриун получил приказ СРОЧНО прибыть в Марсолу, он предусмотрительно постарался избежать ненужных приключений. Путь, который он выбрал, был продуман до мелочей: проходил по землям, где было меньше всего разбойников и опальных дворян, способных поднять мятеж; шел по дорогам, где было меньше карет и торговых повозок, а следовательно, обрушившихся мостов, сломавшихся паромов и обычных заторов. Его расчеты, в общем и целом, оправдались, вот только с судном не повезло. Сильный шторм возле Виркары, филанийской гавани, куда он прибыл, потрепал немало кораблей. В порту скопились тонны товаров и множество желавших побыстрей их отправить купцов. Рейсы же в колонию были далеко не самыми прибыльными и безопасными, поэтому святому отцу пришлось долее недели провести в логове пьянства и разврата, то есть по нескольку раз обойти все портовые кабаки, прежде чем нашелся капитан, чье судно заходило на Удмиру и доплывало до филанийской колонии. Конечно, священник мог добраться и до находившегося всего в дне плавания пути от колонии альтрусского речного порта Арика. Там он без труда пересел бы на любое, идущее вверх по реке судно, но те места навевали слишком грустные воспоминания: форт Авиота, замок графа Лотара, а по другую сторону Удмиры – леса, по которым он бродил долгие пятнадцать лет.

Хоть старец и скучал по привычной сутане, без которой не получал в дороге ни должного тепла, ни заслуженного уважения, но все же в ношении мирской одежды были и свои преимущества. Например, когда шхуна уже спустила паруса и медленно приближалась к причалу, мимо Патриуна прошел толстощекий, довольно крупный мужчина. Переселенца изрядно штормило, видимо, постоянное присутствие большого количества алкоголя в крови помогало ему справиться со страхом перед морскими разбойниками и новой жизнью на правом берегу, а также подавить спазмы желудка, вызванные морскими и речными волнами. Мужика изрядно качнуло, и он, завалившись на бок всем телом, чуть ли не выбросил тщедушного старичка за борт. Зловонные остатки дешевого пива из кружки окончательно и бесповоротно испортили шляпу и последний чистый воротник, который Патриун всю дорогу берег специально до дня прибытия. Произошедшее, бесспорно, было глупой случайностью, однако реакция пьянчужки оскорбила старика: вместо того, чтобы извиниться, деревенщина громко расхохотался и смачно плюнул за борт. Проказник-ветер снес плевок на стариковский башмак.

Будь на Патриуне сутана или роба, он должен был бы стать образцом смирения и добродетели для мирян, прочесть проповедь об уважении к ближнему и помолиться за отпущение мелких грешков заблудшей душонки. Но поскольку бывший миссионер и бывший настоятель монастыря Деншон путешествовал инкогнито, то поступил он по-другому. Клюка – младшая сестрица дорожного посоха – просвистела в воздухе и обрушилась на правую руку негодяя. Кисть тут же повисла плетью, а пустая кружка отправилась за борт. Осыпая застигнутого врасплох и еще не успевшего почувствовать боль мужика изысканными проклятиями, старик колотил и колотил по его могучим плечам увесистым набалдашником палки. К началу второго десятка ударов пьяный верзила обмяк, как тюк, и под дружный хохот матросов и пассажиров шхуны отправился на поиски своей кружки. Вот именно в этот момент слегка размявшийся священник и прочел длиннющую проповедь о морали и добродетели, призывая собравшуюся на палубе паству уважительно относиться к старикам и не обливать их пивом.

Дракон понимал, что поступил глупо да и жестоко, но он позволил себе избавиться от злости, которую безропотно носил в себе вот уже тридцать лет и лишь смирял ее молитвами, хотя нанесенные подлецами обиды и осознание несправедливости этого мира требовали совершенно другого. Окажись на его месте любой иной священник, тот наверняка рано или поздно поступил бы точно так же, воспользовался бы удобным случаем, дал бы выход негативным эмоциям и испытал бы во время экзекуции истинное наслаждение.