Сказания Фелидии. Воины павшего феникса - Марина Маркелова Страница 11

Двое из строителей тут же принялись горланить, не жалея связок, позволив себе то, от чего оторопел бы любой другой крикун. Готовые швырнуть жизни на алтарь убеждений, они созывали народ, приглашали внять словам их предводителя. Лохматые, неопрятные, но привлекательные благодаря пылающим от азарта лицам, убежденные в собственной правоте, упорные и даже агрессивные, они пугали и притягивали одновременно. Какой-то незримый, но сильный поток энергии, исходившей от этих молодых людей, действительно побуждал прохожих остановиться и обратить внимание на того, кто приготовил речь.

Предводитель стоял на трибуне, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, властно взирал на собирающуюся толпу. Глаза его были прищурены, губы застыли в довольной усмешке. Ветер трепал лохмотья, служившие ему одеждой, копошился в крупных завитках русых кудрей. Человек ждал, когда толпа загустеет и голос его коснется не десятков, а сотен ушей, потрясая воздух Аборна. Оставшиеся двое, здоровые и крепкие, сидели у подножья трибуны, злобно, как цепные псы, озираясь по сторонам.

За какую-то четверть часа толпа собралась перед дворцом. Люди жались друг к другу, как огурцы в бочонке. Лица: заинтригованные, насмешливые, ожесточенные, задумчивые, мужские, женские, молодые, старческие и даже детские — обратились к трибуне и застывшему на ней оратору. Терпение истлевало и, когда шум и гул превратился в рой, человек в лохмотьях вздохнул полной грудью и крикнул:

— Жители Аборна! Хорошо ли вы слышите?!

Единый порыв множества голосов был ему ответом. Оратор почти засмеялся от счастья и еще громче, пронзительней, продолжил начатую речь. Он кричал о Фелидии и Великих Законах, до которых власти нет дела. Он осмелился вещать людям об их попранных правах, о том, как с каждым годом все слабее и слабее становится Фелидия и виновны в этом не народ, не армия, а только один лишь Совет Семерых, который давно позабыл о своих клятвах и обязанностях, а занят лишь ублажением собственных прихотей.

— Скажите мне, что сделал вам Совет за время своего существования?! — разрывался оратор. — Ответьте сами себе, чего достигла Фелидия? Не лгите, не обманывайте себя, и увидите — НИЧЕГО! Быть может, когда-то, он и был великим, достойным преклоненных колен и голов, но не теперь. Страна топчется на месте, вы платите налоги, а на что они уходят? На армию?! Спросите у воинов, и они ответят, в каких условиях их содержат. Они голодают, болеют, носят лохмотья. Их отправляют на войны, которые не приносят ничего кроме потерь людских жизней. Посмотрите, кто стоит рядом с вами? Это жены и матери не вернувшихся домой. Что дал им Совет вместо мужей и сыновей? Слезы, горе, бедность, одиночество. Вы загибаетесь в нищете, а они набивают карманы грязными деньгами, а животы — жратвой. Вы будете петь им хвалы на последнем издыхании, а они — упиваться своим величием. Кто для них народ, задайтесь вопросом. И вот вам ответ — рабы, не смеющие подать голоса из-за страха перед Богами. Только Боги видят все и уж точно они знают, что ничего не осталось от завещанного ими. Боги плачут, глядя на Фелидию, потому что нет ни капли справедливости в том, что нынче происходит. Но они не вмешиваются, они дают нам право самим решать свою судьбу. Они дарят нам свободу. Так чего же мы боимся, почему терпим? Сколько тысяч будут зависеть от решения противоречивых членов Совета? Они говорят, зная, что им ничего не будет, а страдает от их спорных приказов вся страна, в случае неудачи винят друг друга и оправдываются. И это порядок? Власть должна принадлежать одному человеку, способному ответить за свои поступки головой. И выбирать этого человека должен весь Фелидийский народ, а не кучка зажравшихся богатеев. Вот к чему я призываю вас, Аборнцы. Все в ваших руках. Вы — жители столицы, если подниметесь Вы — восстанет вся страна, и силу эту уже будет не удержать. Мы свергнем ненавистное правление Совета и сами вот этими вот руками установим новую, королевскую власть! Вперед же! Вы надежда всей страны, всей нашей великой, многострадальной Фелидии! Вперед, на дворец! Кто со мной?!

С каждой минутой своего выступления человек в сером кричал все громче и громче, а толпа волновалась, как море, готовясь к шторму.

В ответ из толпы вылетел красным ядрышком помидор. Он нарисовал в воздухе дугу, шлепнулся под ноги выступавшему и плюнул зернистыми внутренностями.

— Вот тебе наше мнение! — грянул во вставшей над площадью на миг тишине грубый мужской бас.

И толпа взорвалась. Грубые крики и возгласы полетели со всех сторон. Одни грозили бунтарям тюрьмой и казнью, другие активно поддерживали отчаянных молодцов. В воздух летели шляпы, овощи и даже пара камней, посланных особо жестокой рукой. В одно мгновение люди превратились в глупое ревущее стадо, в сердце которого зрела ярость. Еще немного, и она выплеснулась бы, собрание обернулось бы массовой дракой без правил и лишенной чести, когда пришли те, которым было все равно.

Десять всадников — Защитников Аборна, клином врезались в толпу, рассекая ее, как меч мягкую ткань. Паника овладела людьми, они смешались, бросились врассыпную, как муравьи из разоренного муравейника. Всадники не разбирали, кто был прав, а кто виноват. У них не было на это времени и права. Когда самые отчаянные бунтари бросились атаковать, всадники достали оружие. Возмущенные нарушением порядка, оскорбленные сопротивлением, они нещадно сыпали ударами, пробирались в самую гущу, стараясь схватить зачинщиков и самых ярых их последователей. Все спуталось и перемешалось, охваченные ужасом люди выскакивали под тяжелые копыта коней, спасаясь от бьющих плашмя, но сильно, мечей, толкались, падали, вскакивали и снова бежали. Воздух переполнился мольбами о милосердии и проклятиями. Всадники не слушали и не слышали. Исполняя приказ, они били, не глядя, не столько стремясь убить, сколько напугать болью и разогнать. И люди бежали…

Трое всадников выследили предводителя и двух его соратников, нагнали, перерезали пути отступления.

Бунтари остановились, завертелись между мускулистыми крупами коней и выставленными остриями мечей. Защитники Аборна молчали, их требования не нуждались в словах. Окруженные, но не сломленные, преступники голов не склонили, а только вытянули руки вперед, позволяя связать их. Не сдержав презрения, один из защитников ударил недавнего оратора по лицу. Пленник даже не поморщился, не поспешил вытереть окровавленного лица, лишь нагло облизнул губы. Всадники подтолкнули всех троих, приказывая двигаться. Преступников ждала тюрьма…