Дорога - Генри Лайон Олди Страница 10

5

Добровольно сюда не явился бы я,

И отсюда уйти не стремился бы я.

Я бы в жизни, будь воля моя, не стремился

Никуда. Никогда. Не родился бы я.

Гиясаддин Абу-л-Фатх Хайям ан-Нишапури

6

Рассвет был не за горами. То есть буквально он был как раз именно за горами, за спящими массивными вершинами Ра-Муаз; он еще находился там, этот мутный измученный рассвет сегодняшней ночи, но его приближение уже чувствовалось во всем.

В зале Совета пахло предутренней сыростью, и Медонт Гуриец стоял у окна, с наслаждением вдыхая влажный эликсир, несущий облегчение уставшему сознанию. Впереди ждал день, трудный насыщенный день Отца Свободных, и к нему следовало подготовиться. Вот он и готовился, позволяя себе хрупкую паузу, минуту ненадежного отдыха и покоя.

Все давно разошлись, и лишь Пустотник продолжал сидеть в своем углу, подбрасывая и снова ловя невесть откуда взявшееся яблоко. Краем глаза Гуриец видел мерно взлетающий красный шар, неизменно опускавшийся в подставленную руку – и это раздражало его. Кроме, того, с рукой Пустотника тоже что-то было не в порядке, но что именно – рассмотреть не удавалось. Тяжелая ночь, да и день начинался не лучшим образом…

– Послушайте, – резко начал Медонт, и ему пришлось подождать, пока кашель отпустит сразу вздувшееся горло. – Послушайте, вы не могли бы перестать?… И потом… Вы у нас человек… э-э-э… новый, и я не спрашиваю у вас, куда столь неожиданно исчез ваш предыдущий коллега, но все же позвольте полюбопытствовать – как вас зовут? Неудобно, Пустотник да Пустотник…

– Неудобно, – подтвердил Пустотник, вгрызаясь в пойманное яблоко. – Я у вас человек новый…

Даже с набитым ртом ему удалось сделать насмешливое ударение на слове «человек», которое Гурийцу далось не сразу.

– Предыдущий мой коллега отправился… э-э-э… в длительную командировку, равно как и предпредыдущий. У нас это часто случается. А имя… Ну что ж, зовите меня Даймон. Пустотник Даймон, если вам так будет удобнее.

Медонту имя не понравилось. Было в нем что-то такое… растакое…

– Хорошо. Я буду звать вас Даймон, пока и вы не отправитесь в длительную командировку. А теперь скажите мне, Даймон, – чего в данный момент вы хотите больше всего?…

Водилась за Медонтом такая привычка – ошарашить, сбить с толку нелепым на вид, неуместным вопросом; и пока жертва судорожно подыскивала подходящий ответ, Отец Свободных прохаживался по комнате и утверждал потом, что эти минуты стоят дороже часов допроса.

Брови Пустотника поднялись, но не изумленно, а скорее иронически – да и поднялись они чрезмерно высоко, так что лоб весь пошел морщинами и складками, и даже уши зашевелились, заостряясь сверху…

– Я? Ну, если не считать того, что я хочу еще одно яблоко…

Только тут Гуриец заметил, что Пустотник Даймон уже успел слопать свое драгоценное яблоко – даже огрызка не оставил, семечки – и те исчезли!… – и теперь неудовлетворенно озирается по сторонам. Хитрющие глазки его, глубоко посаженные и забывающие мигать, время от времени останавливались на Медонте, отчего Отец Свободных, Порченый жрец пятого поколения, член Совета и так далее, начинал себя чувствовать чем-то вроде яблока, еще не съеденного, но уже подбрасываемого…

– Так вот, я очень хочу, чтобы вы оказали мне одну небольшую услугу. Мне нужен пергамент с вашей подписью, где будет разрешение на задержание одной особы.

– Это не ко мне. – Медонт был рад, что может хоть чем-то досадить этому скользкому типу с глазками ящерицы. – Я не выписываю ордеров на арест. Это к Мердису.

Пустотник был несказанно удивлен. Рука его выскользнула из складок плаща, и Гуриец наконец увидел, что у Даймона отрублен правый мизинец, отчего кисть кажется скрюченной и узкой, подобно ороговевшему когтю. И кожа шелушится…

– Разве я сказал – на арест?! Прошу прощения! Задержание, всего лишь задержание одной известной вам особы до выяснения обстоятельств, связанных с бесом по имени Марцелл!… Мелочь, пустяк…

– И что же это за особа? – вяло поинтересовался Медонт.

– Это дочь покойного Архонта, младшая жрица второго разряда лар Леда Клития…

– А-а-а… – протянул Гуриец, и ему неожиданно пришло в голову, что сегодняшний рассвет никогда не наступит, и будут они вот так сидеть и перебрасываться пустыми фразами… яблоки жевать… – Зачем она вам, Даймон? Через день-другой – Игры, и толпа съест и вас, и меня, если лар Леда не Реализует перед началом положенное ей Право. Я полагаю, что дамы уже сооружают прически в манере Уходящей…

– Мне она нужна сегодня днем, – жестко заявил Пустотник. – В крайнем случае, вечером.

И негромко добавил:

– Именем Зала Ржавой подписи…

Сперва Гуриец подумал, что в комнату заползла змея – таким тоном прошипел Даймон последние слова. Нет, две, три змеи… сотня, тысяча змей… и робкий вначале шелест наполнил помещение, шепот, шорох, грозный, сухой, и застывший Медонт почувствовал, как он растворяется, поглощается этим шуршащим тлением, из него высасывают душу, мысли, имя, и он распадается, тщетно пытаясь крикнуть, позвать, завыть…

Когда все прошло, он молча достал из сумы чистый пергамент, подписал его и протянул серьезному и хмурому Пустотнику. Тот спрятал документ в складки плаща и отвернулся. Похоже, он тоже чувствовал себя не лучшим образом.

– За что? – хрипло спросил Медонт и закашлялся. – За что вы ее? Ведь ребенок совсем…

– Этот ребенок, по моим сведениям, не хочет…

Пустотник приблизился к недвижному Отцу Свободных и шепнул ему на ухо пару слов.

– Если это правда… – Медонт отвернулся к окну, с трудом оторвавшись от прозрачного взгляда Даймона. – Если это правда, то вам такой образ мыслей должен казаться особо омерзительным.

Пустотник задумчиво почесал щеку своим когтем и внезапно осклабился, растянув рот до ушей. Медонт вдруг отчетливо представил, как его голова скрывается целиком в этом ухмыляющемся провале…

– Вряд ли, – доверительно сообщил Пустотник. – Постарайтесь понять меня правильно, дорогой Медонт, но я ее понимаю. Не оправдываю, не осуждаю – понимаю. Вполне…

– Ну еще бы. – Горло Гурийца заклокотало отголоском древней, тщательно скрываемой ненависти. – Еще бы… Ведь вы не человек!

Пустотник улыбнулся одной половиной лица, отчего улыбка получилась комической и страшной одновременно. И грустной. Очень грустной.

– Вы не правы, – тихо ответил Пустотник Даймон. – Я человек. Просто я больше, чем человек. Я еще и зверь. И как зверь, я ее понимаю тоже.

7

…Этой ночью у Марцелла был еще один приступ. Он начался перед самым рассветом, в комнату никто не входил, да и прошел припадок легко и без особых последствий. Волна захлестнула беса незаметно, почти ласково, и в ее расплескавшемся шорохе прозвучал обрывок странно знакомой фразы: