Сердце Пламени - Дмитрий Казаков Страница 10

Но точно так же он понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Вкрадчивый и настойчивый голос шептал внутри головы «Тебе жарко. Ты сгоришь, если не сойдешь с места. Ведь это так просто — взять меч и ударить…». Ему возражал целый сонм голосов, много более слабых «Нет, нельзя! Это гибель! Гибель!». От беззвучного спора гудел череп и ломило затылок.

Так что Олен просто стоял и терпел. Кожу жгло, едкий пот тек по лицу, попадал в глаза. Спину щекотало что-то очень горячее, ноги, казалось, обуглились до колен, руки — до локтей.

А затем голоса смолкли, и равнина с шипами исчезла в ослепительной вспышке. Открыв глаза, обнаружил, что через окно проникают розовые лучи восходящего солнца. Услышал, как во дворе звякает ворот колодца. На мгновение испугался, что как вчера, не вспомнит свое имя. Но страх исчез, растаял, точно брошенный на раскаленную сковороду кусочек масла.

— Как сегодня твоя голова? На месте? — Саттия, проснувшаяся, по обыкновению, раньше всех, глядела на него с тревогой.

— Да, — сказал Олен. — Долго Бенеш вчера надо мной колдовал? А то я уснул…

— Ты захрапел, и тут стало ясно, что магия заработала, — девушка улыбнулась и поправила выбившуюся из прически прядь волос.

— А то я видел чудный сон…

— Да? Думаю, потом расскажешь, а мы послушаем.

Оделись и вышли из комнаты. Оказалось, что поднялись первыми из постояльцев. Хозяин встретил их несколько удивленным взглядом, забегали служанки, с кухни долетел запах яичницы с колбасой. Принесли ее на сковороде, большую, скворчащую, с упругими холмиками желтков.

— Ну, что там тебе привиделось? — поинтересовалась Саттия, когда от яичницы остались воспоминания и тяжесть в животах.

И Олен рассказал про ночной кошмар с жарой и торчащими из земли пирамидками.

— Это следствие того, что ты делал со мной вечером? — спросил напоследок, дернув себя за мочку уха.

— Ну, нет… — Бенеш почесал в затылке. — Такого быть не могло… Я четко рассчитал силы, а тут… Честно говоря, я просто не знаю, что именно ты видел. Мне описания такого места неизвестны, да.

— Будем надеяться, что я больше туда не попаду, — хмыкнул Олен и потянулся к лежащим на лавке ножнам.

Поднялись из-за стола и вышли во двор. Около крыльца их встретил Рыжий, такой довольный, словно только что позавтракал. Хотя, судя по прилипшим к носу перьям, дело именно так и обстояло. Кот издал приветственное ворчание, а все время, что выводили и седлали лошадей, путался под ногами, изо всех сил выражая дружелюбие. Когда выехали со двора, побежал впереди.

Солнце карабкалось в зенит, обещая еще один жаркий день. Светило прямо в лицо, заставляло щуриться и опускать взгляд. Поначалу ехали по тракту, навстречу ползли обозы, запряженные могучими волами. Скакали всадники, брели странствующие певцы и патриусы. На полях сверкали косы, виднелись идущие рядами мужики, аромат свежей травы кружил голову, точно вино.

Но потом дорога миновала замок, над черными башнями которого вился ало-бело-золотой флаг, и повернула на север. Пришлось съехать с нее, углубиться в заросли осины, где каждый порыв ветра порождал шелест тысяч листочков. Через пару миль выбрались к берегу и двинулись вдоль него.

Впадающую в Дейн прозрачную речушку перешли вброд, для чего поднялись по ее течению на пару сотен шагов. Еще через час над деревьями впереди поднялся шпиль храма. Вскоре стало видно и селение — аккуратные дома, выстроившиеся вдоль длинной улицы, желтые соломенные крыши, небольшая пристань. И все почему-то совершенно безлюдное.

— Куда они делись? — изумленно спросил Бенеш.

— Там кричат… — отозвалась Саттия, — у храма, по-моему… что-то в этой деревне происходит…

Слух и зрение у уроженки Ланийской марки были не чета человеческим. К моменту, когда Олен различил клубящуюся у дверей святилища толпу, девушка определила, что там кого-то бьют или пытаются бить.

Затем они въехали в пределы селения, и храм спрятался за домами. Потянулась извилистая улочка, покрытая рытвинами. Спасаясь от Рыжего, на забор с истошным кудахтаньем вскочил громадный петух. Оцилан проводил его заинтересованным взглядом. Дремлющая в тени забора свинья покосилась на чужаков, и приветственно хрюкнула.

— Так все мирно, — сказал Олен, вслушиваясь в полные злости крики. — Чего же местные не поделили?

— Потерпи. Скоро узнаем, — ответила Саттия.

Открылась заросшая травой площадка, святилище, довольно старое, с трещинами в стенах. Многоголосый гвалт обрушился на уши — детский писк, женский визг, мужские ругательства.

— Э… кто это там? — спросил Бенеш, прикладывая руку ко лбу.

Толпа, состоявшая из обитателей деревни, образовывала нечто вроде подковы, устьем прижатой к стене храма. А на свободном пятачке внутри нее стоял широкоплечий низкорослый человек… нет, гном, и размахивал палкой, на конце которой что-то посверкивало.

— Убейте его, проклятого! — завопил кто-то из баб. Вперед шагнул черноволосый мужик в красной рубахе, замахнулся топором. Но палка сделала неуловимое, очень быстрое движение. Стукнуло, топор упал наземь, а черноволосый отскочил, ругаясь и хватаясь за ушибленную руку.

— Да это у него боевой цеп, — догадался Олен. — Интересно, чего этот гном натворил?

— Да какая разница? — махнула рукой Саттия. — Поехали. Не наше это дело и не с руки нам в чужие распри влезать.

— Кроме того, гном, — буркнул Бенеш. — Мало мы от них сегодня натерпелись?

— Нет. Я не могу допустить, чтобы на моих глазах просто так убили родана, — Олен не мог сказать, что именно его заставляет поступать таким образом. Он просто знал, что если сейчас пришпорит коня и уедет из поселка, то потом никогда не простит себе этого. — Эй, почтенные, что происходит?

Толпа при звуках громкого, властного голоса замолкла. Стало слышно жужжание, издаваемое вертящейся частью гномьего цепа. Стоящие в задних рядах селяне начали оборачиваться, на многих лицах отразилось удивление, на некоторых — радость. Мальчишки восторженно зашептались, толкая друг-друга в бока «Меч! Смотри, какой меч!».

— Мессен таристер, — из рядов выступил пожилой, но крепкий бородач, через седеющие волосы на голове которого просвечивала лысина, — извольте видеть, хотим проучить выродка подземного, гнусного колдовства виновника…

— Потише, папаша! — нагло ухмыльнулся гном. — За выродка я могу и в репу двинуть!

— Вот, видите, мессен? — горестно воскликнул бородач. — Еще и словами срамными меня, старосту, честит!

— Так что он натворил, клянусь Селитой?

— Порчу навел, мессен! — староста изобразил ужас — округлил глаза и наморщил лоб — в толпе зашептались и закивали. — На Аринку, Корнюхину дочку… Он вчера заявился, а вечером она слегла в горячке! Как есть, жуткая порча! Утром-то мы разобрались, что к чему! Хотели его, как колдуна злодейского, связать, да на костер! А он вон за дубину свою и никого не подпускает!