Эра зла - Татьяна Устименко Страница 10

— Уже нет! — печально пояснил Самуил. — Она с оборотнем… — он наклонился к Бонифацию и добавил короткий комментарий, произнесенный скорбным шепотом.

— Господи! — отшатнулся потрясенный папа. — Да как же так?

— Элементарно, — хихикнул проказливый Уриэль. — Тело есть — ума не надо…

Бонифаций горестно застонал, обхватив руками голову и клочьями выдирая свои седые волосы. Его надежды на помощь архангелов и возвращение дочери рухнули в одночасье, уступив место суровой действительности. Отныне их участь казалась предрешенной, впереди не ожидалось ничего хорошего, а только гибель от клыков беспощадных стригоев и окончательный закат человеческой расы.

— Моя девочка попадет в ад? — с заиканием вопросил он, почти добитый своей последней ужасной догадкой.

Самуил скептично усмехнулся:

— Люди легче представляют себе, что такое ад, когда им для наглядного примера говорят не про кипящие котлы, а про кабинет стоматолога.

— Ну-ну, не нужно так убиваться, — пожалел старика Гавриил. — Отчаяние — один из тягчайших смертных грехов…

— Правильно, грех предаваться унынию, когда есть другие, более приятные грехи! — игриво подмигнул шалопай Уриэль.

— Мы мало что можем сделать для вас, но лично встретимся с вервольфом и дадим ему пару полезных советов, — пообещал уравновешенный Самуил. — Не падай духом, надейся на лучшее, отец!

— Но ведь оборотень есть зло! — суеверно ужаснулся Бонифаций.

Самуил протестующе скривился.

— Не бывает злых людей, — покачал головой Гавриил, — просто некоторые из вас ошибочно считают, будто Бог дал им добро брать чужое добро…

— Но дешевые понты дорого обходятся… — с угрозой в голосе добавил Уриэль, и Бонифаций с радостным замиранием сердца догадался, что сейчас архангел подразумевает вовсе не оборотня, несдержанного в своих инстинктах, а сильно зарвавшуюся предводительницу стригоев. И со всем пылом своей безоговорочно верящей в справедливость души он понадеялся, что коварная Андреа еще сильно пожалеет о нарушенном ею Соглашении и нагло развязанной войне.

— Мы что-нибудь придумаем! — уверенно пообещал Гавриил. — Не сдавайтесь и продолжайте бороться за свои жизни. А теперь нам пора, ибо темная волшба буквально выталкивает нас из вашего мира… — Силуэты трех крылатых фигур начали таять в воздухе, истончаясь и становясь все прозрачнее.

И напоследок до слуха прелатов долетела торопливая перебранка красивых голосов:

— А может, и правда махнем к девочкам? Помнится, несколько лет назад на углу Виа Кавур проживала редкостная красотка со странным именем Задолбала…

— Да не Задолбала, а Изабелла!

— Ури, это ты нас уже задолбал бесконечными разговорами про баб. Ты неисправим!

Шелест крыльев стих и пятеро благочестивых мужей остались в абсолютной тишине.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — с легким недоумением спросил папа, обращаясь к отцу Мареше.

Но чрезвычайно заинтригованный иезуит лишь неопределенно пожал плечами и растерянно почесал свою кудлатую макушку. А что тут скажешь? Видимо, придется молиться, всецело положившись на энтузиазм и сметливость крылатых братьев. Другого не дано.

Если левый берег Тибра еще оставался во владении людей, то правое побережье скованной льдом реки уже всецело принадлежало стригоям. Впервые за всю историю своего долгого существования Тибр, обычно шумный и полноводный, укрылся надежным зимним панцирем, видимо не желая становиться соучастником этих ужасающих по своей жестокости злодеяний, творимых на обширном участке льда между островом Тамбуртин и мостом Маттеотти.

И неудивительно, ведь именно между двумя этими берегами и проходила сейчас последняя линия обороны, почти ежедневно орошаемая кровью ее отважных защитников. Люди буквально зубами вцепились в свою территорию, не желая отдавать врагу ни пяди родной земли. Черноту вечно сумрачного неба то и дело прорезали яркие вспышки осветительных ракет, а лучи прожекторов прицельно обшаривали крутые, увитые колючей проволокой и густо заминированные спуски к реке. Могильную тишину заметенных снегом улочек, обезлюдевших и заваленных обломками разрушенных домов, нарушала артиллерийская канонада и хриплые стоны погибающих людей. Здесь шла война. Война не на жизнь, а на смерть.

Однако, словно в насмешку над беззаветной храбростью обитателей последнего оплота гуманизма и миролюбия, совсем рядом, в глубине фешенебельных римских кварталов, начинался совсем другой мир, наполненный теплом, самодовольством и вопиющей роскошью. А самым центром, сердцем этого нового мирового порядка стало шикарное палаццо Фарнезина, расположенное на Виа делла Лунгара. Когда-то, в блестящую эпоху Чинквеченто, [10]этот роскошный дворец принадлежал богатой семье аристократов, давшей Риму немало известных политиков, юристов и священнослужителей. Оное палаццо всегда славилось своей красотой и изяществом внутренней отделки, а также необычными фресками, выполненными самим Рафаэлем. В подражание палладиевскому стилю белое палаццо раскинуло два цокольных крыла вокруг роскошного фронтона с широкими окнами. Слегка приподнятое над парком с прудами и лужайками, окруженными античными статуями, оно заметно дисгармонировало с общим ансамблем, что придавало ему особую элегантность. И, видимо, потому именно эти апартаменты избрала теперь Андреа дель-Васто, одарив их своим вниманием и сделав постоянной резиденцией.

Андреа задумчиво потерла почти обнаженное плечо, лишь слегка закрытое тонкой лямкой вечернего платья, и откинулась на спинку мягкого кресла, не сводя с огня узких кошачьих зрачков своих синих глаз. Пламя бушевало за слюдяным экраном камина, нагревая ее нежную кожу и рождая иллюзию жизни. Сейчас ее плечи, руки, шея имели практически натуральную температуру живого человеческого тела. Девушка слегка пригнула голову и капризно потерлась ушком о нежный мех шиншиллового палантина, небрежно наброшенного на спинку кресла. Это сибаритское прикосновение родило в ее душе волнующие воспоминания о том мужчине, тоска по коему еще оставалась такой пронзительной и свежей. Его шелковистые кудри — они ничем не уступали этому роскошному меху… «О, Рауль! — Андреа оскалила острые клыки и гневно зашипела, переполненная жгучей ненавистью к тем двоим, кто посмел лишить ее возлюбленного. — Как же мне тебя не хватает! — Бокал с кровью качнулся в ее руке, и с его кромки сорвалась алая капля, растекаясь по слюде экрана, шипя и сворачиваясь от жара огня. — Клянусь тебе, Рауль, — мысленно пообещала Андреа, — я их покараю, я отомщу за твою гибель. Вскрою их вены и выпущу из них всю кровь, каплю за каплей. А сама понаблюдаю, как жизнь будет медленно покидать их хрупкие тела, как погаснут звезды их глаз, как посинеют их губы. А в самом конце казни я спрошу: помните ли вы его, не принадлежавшего вам, но принадлежавшего лишь мне? Так как же посмели вы, жалкие божьи твари, покуситься на чужое достояние?» — Бокал со звоном разбился о стенку камина, орошая огонь толикой недопитой стригойкой крови. Клятва была принесена и скреплена!