Кузина - Юлия Галанина Страница 10

Теперь-то я понимаю, что видела тогда.

Уход ещё одного Орионида к воинам-магам увеличивал силу Тавлеи, но ослаблял мощь созвездия.

Ориониды, Геминиды, Скорпиониды, Леониды и прочие – отпрыски всех созвездий «переплавлялись» в горниле ордена и становились одним братством: Драконидами.

Их учили любить и защищать не только своё созвездие, но и все наши миры. И слово «свой» они теперь произносили в первую очередь по отношению к членам ордена Дракона, таким же, как и они, истинным магам.

Их ждали границы, жизнь во имя долга, зачастую короткая. В своём родном городе, который веселился лишь потому, что отсиживался за их спинами, они становились не слишком-то частыми гостями, пыль дальних дорог лежала на чёрных плащах с серебряным драконом на плече, и в глазах их застывало отражение совсем иных миров, не наших звезд.

И чему было радоваться родителям будущего мага: кому приятно знать, что внуков, продолжения рода через этого сына не будет.

Даже выбора такого не существует: или магия, или всё остальное. Только магия. После пробуждения истинной магии человек без неё не может жить.

Это обычным людям, таким как я, по большому счёту разница невелика – пусть плоховато, со вселенской тоской в душе и надрывом в сердце, но мы и без магии обходимся, что блистательно доказало моё нынешнее существование.

Для нас магия – больше украшение жизни, сладкая её начинка, то, без чего пресно жить. А для Драконида – это его душа.

«Драконам не нужны ни золото, ни власть, ни женщины» – это такое же неписаное, и потому незыблемое, правило Тавлеи, как и то, что своих нужно знать в лицо.

* * *

Утром сомнение вползло в сердце.

А может быть, вчера я просто от запаха лишаевых портянок чувств лишилась, и мне всё привиделось в полуобморочном сне? Его портянки вместо оружия можно использовать. Хоть бы их Муха постирала, что ли, раз уж в гранд-дамах ходит…

Ага, так она и разбежалась воду тратить.

На реке зимой стоит лёд толщиной в половину человеческого роста. Пешню кованную утопили, когда лунку били, только нырнула рыбкой. Во время оттепели закрайки чуть подтаяли, а сейчас реку снова сковало от берега до берега. Ещё и толще стала ледяная кора.

Так я и не решила, почудился мне голос или нет.

А потом и вообще забыла.

Время шло к обеду, а обеда не было.

Мы с Выдрой, проголодавшись и прикинув по тому, как освещён ствол, что все сроки прошли, решили не работать, пока не накормят. И ещё решили покричать тем, кто стоит на лебёдке, повозмущаться, душу отвести.

Но не успели подойти к стволу, как сверху шмякнулась вниз пустая бадья под аккомпанемент громких криков наверху.

Что там за бедлам творится, было совершенно непонятно.

Недолго думая, гном вскочил на край бадьи, уцепился за канат и полез по нему наружу.

Пока я хлопала глазами, пытаясь сообразить, как это у него получается, он уже добрался до лебедки.

– Шадись! – крикнул мне сверху.

Я быстро забралась в бадью. Гном в одиночку начал крутить барабан, вытягивая меня на землю.

На поверхности творилось не разбери поймешь что: все столпились около обезумевшей дежурной, которая, подвывая и не говоря ни единого членораздельного слова, лишь тыкала в сторону барака.

Клин лупил её по щекам со всей мочи, но это помогало мало. Она лишь отмахивала рукой в направлении нашего жилья и голосила так, что волосы шевелились.

Мне как-то подумалось, может, Лишай с ним, с обедом и мы зря выбрались на поверхность?

Выдра шагнул к тропке, ведущей к бараку. Всей гурьбой мы кинулись вслед за ним. Клин и Лишай, опомнившись, осадили гнома и забухали сапогами впереди всех.

Из барака исчезла Муха. Идти ей было некуда, кроме как на реку за водой, да в кусты по неким нуждам. Кинулись на реку.

Если бы не труба, я бы пробежала мимо выдриного жилья и не сообразила, что сугроб у тропинки – это оно и есть.

Но смотреть поподробнее было некогда, впереди белела замёрзшая река.

Передние выбегали к берегу и резко останавливались, в них врезались задние, на тропе образовался затор.

На берегу валялись пустые ведра, с которыми Муха вышла за водой, снег был утоптан и залит кровью. На свежем снегу чётко виднелись громадные следы, отпечатки когтей. Было видно, как что-то тяжелое волокли через замерзшую реку на тот берег.

На Муху напал и убил её пришедший с той стороны медведь. По следам судить – большой до неприличия.

* * *

Может быть, зверь и не убил Муху, может быть, только ранил и уволок полуживую, – но ни Лишай, ни Клин не горели желанием проверить.

– Оттепель эта не ко времени, – сплюнул Клин на кровавый след. – Да мороз этот. Подняла его теплынь, видно, из берлоги до поры, обратно, сволочь, не залёг. А жрать-то ещё нечего. Вот он и бесится.

В сторону того берега реки он не сделал ни шага.

Лишай, было, шагнул, вытаскивая топор из-за пояса, но остановился, махнул рукой и рявкнул:

– Все по местам! День уходит. Без обеда перебьётесь.

Мы вернулись на просеку к ямам. Принялись привычно работать. Ждали вечера.

Вечером дежурная перестала подвывать и, заикаясь, рассказала, что они вдвоём с Мухой пошли к реке за водой.

Она сама чуть задержалась у землянки гнома, хотела узнать, как недомерки живут, поэтому и жива осталась. Услышала крик, повернулась к реке и увидела, как подмял уронившую ведра Муху страшный, невесть откуда взявшийся зверь, в ужасе побежала прочь, ноги сами привели её к ямам.

Только медведя нам ко всем нашим радостям не хватало.

Вечером устроили поминки, молча сварили кашу, настряпали блинов. Кисель сделали. Лишай достал самогон, покойной Мухой и выгнанный.

Опять же в полном молчании сели за стол. Гнома не пригласили. На душе было паршиво. Какова бы ни была Муха при жизни, а такой конец всё равно никто не заслужил. Не дожила до лета совсем ничего.

Глотнули вонючего самогона, поели и разбрелись по нарам.

Я уже засыпала, чувствуя, как жжёт внутренности мерзкое пойло, когда снова услышала голос.

– Здравствуйте, милая кузина, – Кузен чуть-чуть картавил, даже в мысленном разговоре. Теплый голос.

– Здравствуйте, дорогой Кузен, – молча сказала я. – Рада вас слышать. Теперь мы можем поговорить подольше?

– Теперь да. Можем.

– Как ты наткнулся на мой след? – хоть и начали мы разговор, как полагается, а отвыкла я от витиеватых фраз, перешла на принятый здесь рубленный стиль общения. Так проще.

– Почувствовал, – как чём-то совершенно обычном сказал Кузен.