Леопард в изгнании - Андрэ Нортон Страница 10

Он уже несколько месяцев был участником этой великой драмы и успел привыкнуть к ее грандиозности.

Ему хотелось только точно так же привыкнуть к своей форме.

Наполеон постоянно менял свою церемониальную гвардию, но его любимая, ради пропаганды сформированная из полков разделенной Польши, Garde Polonaise [14]использовалась им очень часто. Создавая это подразделение, он взял за основу формы доспехи польских крылатых гусар, из которых в большинстве своем и были набраны его польские гвардейцы. [15]Их орлиные крылья теперь были позолочены и возвышались над головами солдат на целых шесть футов. Ментики, отороченные волчьим мехом, были заменены на подбитые алым шелком леопардовые шкуры, а спереди кивера гвардейцев украшали золотые драконьи морды, нарочитый символ их утраченного королевства.

Илья присоединился к «Белой Башне» именно потому, что обещания императора полякам оказались пустыми, лишь после поражения корсиканского тирана его родная Польша могла воскреснуть. Забавный парадокс — ради возможности тайно бороться против Наполеона ему приходилось вести себя так, как если бы он на самом деле встал на сторону императора. Вот почему он уже несколько месяцев служил в Garde Polonaise.

Скрываясь под личиной лояльного поляка, Костюшко видел все, что творилось при дворе, и понимал многое из того, что происходило за закрытыми дверями. Он записывал все, что удавалось узнать, но отправлять отчеты в Англию было опасно, потому он старался делать это как можно реже. Однако вскоре опять придется рискнуть, особенно если слухи не врут.

Илья незаметно попытался ослабить крепление парадных крыльев, изводящих его своим весом. Непрактичное украшение слетело бы ко всем чертям в первые секунды кавалерийской атаки, но вряд ли гвардии снова придется хотя бы раз побывать на поле битвы. Ну ладно, уж после дежурства он наконец снимет их — на самом деле ему хотелось освободиться не только от крыльев, причем не в одиночку, а в приятной компании.

— Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, герцог де Шарантон! — провозгласил герольд.

Огромные золотые двери тронного зала с грохотом распахнулись, и сутулая фигура герцога-сатаниста медленно двинулась по алому ковру.

«Значит, правда», — с некоторым изумлением подумал Илья. Последние несколько недель при дворе ходили слухи, что император намерен назначить герцога Шарантонского губернатором Луизианы в далекой Америке. Лишь этим Илья мог объяснить присутствие герцога при дворе. Даже в атеистической имперской Франции репутация этого человека была более чем скандальной.

Илья мало знал о политической ситуации в Америке, но из слухов, ходивших при дворе, понял, что власть Наполеона над землями в Новом Свете была в лучшем случае номинальной. Луизиана, богатая колония, оказалась более лояльна к истребленному роду Капетингов, чем к имперской Франции, потому император всегда предпочитал концентрировать силы на удержании таких же мятежных — но куда более слабых — островов Карибского моря. Талейран долго подталкивал своего господина к тому, чтобы заключить соглашение с Луизианой, но представить себе что-нибудь менее дипломатичное, чем отправка туда де Шарантона, Илья мог с трудом.

Через несколько минут де Шарантон достиг подножия трона и преклонил колена. Адъютант протянул Наполеону — одетому в форму своей Армии, пурпурную мантию на горностаевом меху и увенчанному золотым венком из лавровых листьев — несколько витиевато украшенных свитков. Император развернул один из них и стал читать вслух своим гнусавым голосом с корсиканским акцентом:

— Я, Наполеон Первый, по праву завоевателя король Франции, Италии, Австрии, Египта, Африки и Нового Света, сим жалую губернаторский пост в провинции Луизиана в Новом Свете герцогу де Шарантону, дабы правил он там от имени имперской Франции, исполняя закон Франции и карая ее врагов от моего имени.

Тихий шепоток прошел по рядам придворных. Илья не сомневался: это назначение встревожило и озадачило всех.

«Хорошо, что мне нет дела до того, зачем Бони совершает такое безумие. Просто убедился, что эта новость из ряда важных, теперь попытаюсь передать ее в Англию».

Уэссекс часто благодарил провидение за то, что ему даровали такую понимающую жену, но сегодня он был особенно благодарен высшим силам, поскольку после того, как супруги отметились этим вечером на королевском балу — Уорлтока там не было, — ему пришлось оставить Сару в одиночку открывать бал в Херриард-хаусе.

Герцог задержался лишь для того, чтобы снять бальный костюм и переодеться в более подходящее неприметное платье — брюки, сапоги и темно-серый плащ для верховой езды. Он натянул черные перчатки, взял низкую шляпу с широкими полями, которая скрывала черты его лица, и пошел к стойлам седлать коня.

Стриж — огромный вороной жеребец — радостно встретил хозяина и принялся обнюхивать его, чем весьма мешал герцогу. Слуги продолжали разгружать карету и чистить упряжных коней, не обращая внимания на хозяина — им хорошо платили за то, чтобы они ничего не видели и не слышали.

Несколькими мгновениями позже Уэссекс вывел жеребца по узкому проходу за конюшнями на боковую улочку. Он вел коня в поводу еще пару кварталов, пока они не оказались достаточно далеко от Херриард-хауса, затем сел верхом и резко повернул к востоку. Часы начали отбивать десять вечера.

Через камердинера герцог узнал, что лорд Уорлток не получал приглашения на свадебный обед, хотя, конечно же, по прибытии он приглашение предъявил. Если начать выяснять, кто не пришел на праздник, чтобы вместо него смог явиться Уорлток, это потребовало бы длительной перекрестной проверки, что встревожило бы лорда Мисберна и, возможно, спугнуло бы предателя, обосновавшегося в «Белой Башне». Если бы Уэссекс сам сумел накрыть Уорлтока и того, с кем он намеревался встретиться, он раз и навсегда покончил бы с этим делом. Но для этого ему нужна была особая помощь.

Уэссекс слышал далекий грохот праздничного фейерверка в Сент-Джеймс-парке и Воксхолл-гарденз, и с каждым выстрелом небо у него над головой вспыхивало каскадом рукотворных звезд. Он скакал по Лондону, брызжущему весельем — хорошее прикрытие для любой деятельности. Поскольку в городе собралось столько важных персон, то все темные личности тоже соберутся на праздник, и найти среди всей этой компании одного-единственного мошенника… Тут герцогу потребуется все его дьявольское везение.

В третьей харчевне на Ратклифф-хайвэй Уэссекс удостоверился, что удача его еще не покинула.

Человек, сидевший задрав ноги на каминную решетку, был одет весьма вычурно — высокие черные ботфорты с серебряными кисточками и шпорами, длинный широкий плащ из зеленого бархата и широкополая шляпа с золотистым фазаньим пером.

Это одеяние было не более чем театральным костюмом, опознавательным знаком, благодаря которому человека этого знали и боялись в пяти графствах. Уэссекс, как и прочие, не знал его в лицо, но лошадь была еще более приметна, чем одежда. Подтверждением тому, что перед Уэссексом был нужный ему человек, служил серебристый жеребец из конюшни Темплтона, мирно евший овес в лучшем стойле трактира «Крыса и перчатка».