На корабле утро - Александр Зорич Страница 10

– Конечно, там тебе, наверное, веселее, на «Урале», чем у нас на Синандже было бы… Что ни неделя – балы, вечеринки, ухажёры… Небось закрутила уже с каким-то паркетным генералом…

Ну и получил я в ответ. И «сволочь» я «бессердечная», и «псих», и «диагноз твой – бред ревности, это болезнь, и ее лечить надо, а не здоровых людей изводить!»

В общем, называется «наговорил всяких приятностей»… Болван.

Да вдобавок еще и сглазил – насчет «войны нет».

Пятаком у нас называли уютную, ладную площадь чуть в стороне от центра Синанджа.

Уж не знаю, почему называли. Одни говорили, что площадь круглая, как пятак. Оригинальное мышление! Будто только пятак круглый, а полтинник, например, квадратный…

Другие утверждали, что над площадью раньше висел на растяжках огромный серебристый диск с фравахаром – эмблемой конкордианских ВКС. И когда первые вертолеты наших оккупационных сил подлетали к Синанджу со стороны космодрома, один пилот сказал другому: «Гляди, Федя, какой пятак».

Я, правда, фравахара уже не застал. Нас загнали на Синандж только в июле, когда поступили первые тревожные сигналы насчет мятежной эскадры «Сефид».

Горичный, который в качестве городского транспорта использовал ни много ни мало свой командирский броневик, остановил машину возле четырехэтажного дома с нарядным фасадом, выкрашенным салатовой краской. Там раньше размещалась какая-то клонская штабная контора, а теперь сидели наши.

– Подождите пока здесь.

Он пошел договариваться со знакомым связистом, а я остался топтаться на тротуаре.

Мимо меня неспешно шествовала клонская семья: папа, мама, девочка лет семи и мальчик. Мальчику было годков пять. Он гордо восседал на белой игрушечной лошади с колесиками. Лошадка бодро жужжала и уверенно катилась вперед со скоростью пешехода.

Классная вещь! Я улыбнулся.

Отец семейства вдруг повернулся ко мне и что-то сказал. Разумеется, на фарси.

Переводчика у меня с собой не было.

– Извините, не понимаю. – Я развел руками.

Вероятно, он привык, что у каждого русского в Синандже есть с собой «Сигурд». Мужчина удивленно задрал брови и снова что-то сказал.

– Он спрашивает, – выручил меня Горичный, появляясь будто из-под земли, – правда ли, что полностью отменен комендантский час.

– Не знаю.

– А я знаю. Сегодня утром его действительно отменили. Ведь эскадре «Сефид» капут! – Горичный отвернулся от меня и донес ту же мысль до клона на языке фарси.

Впрочем, вряд ли этот конкордианец был клоном в буквальном смысле этого слова.

Судя по отлично скроенной одежде, да и по игрушечной лошадке (недешевая в Конкордии штука, я думаю), он и его семья принадлежали к одной из высших каст. Да и право на обзаведение детьми клонированным гражданам Конкордии предоставлялось ну очень редко, лишь за особые заслуги.

Выслушав ответ Горичного, отец семейства что-то скомандовал своим детям. Именно «скомандовал», у них с семейной дисциплиной строгач полный, особенно у пехлеванов.

Мальчик остановил лошадку, слез с нее. Девочка подбежала к нему, взяла его за руку. Они дружно что-то проскандировали – вероятно, стишок строк на шесть—восемь.

Я вопросительно посмотрел на Горичного. Старлей, похоже, сам обалдел.

Он присел перед детьми на корточки, попытался сделать серьезное лицо, сказал им что-то откровенно позитивное, подарил каждому по крохотному тубусу жевательного зефира «Вкусняшка».

На этом представление закончилось, клоны помахали руками и ушли.

– Что это было? – спросил я у Горичного.

– Это были новые веяния пропаганды, – ответил тот, рассеянно улыбнувшись. – Стихотворение. Причем не детское. Очень тяжелым, пафосным языком написано, я половину не понял. Но смысл такой, что пехлеваны с Земли мир спасли. Подчеркиваю: с Земли. И теперь все благоверные люди будут жить счастливо. Но для этого надо дружить.

– Ого. Это, что ли, наши пресс-офицеры балуют?

– Может, и наши. А может, и нет. Знаете, яхта из Хосрова недавно прилетела?

– Что-то краем уха…

– На ней прибыла женщина, заотар. Заотар высшей пробы, так сказать. Уже третий день выступает в местном Дворце Пехлеванов перед клонами. Аншлаг, говорят, полный. Кто-то из наших туда ходил, пилоты из второго гвардейского, кажется.

– Здорово. Так, значит, снова «Москва – Хосров – братья навек»?

– А как иначе? – Горичный развел руками. – Но вернемся к вашей проблеме… Значит, я договорился. Второй этаж, комната триста. По вашему офицерскому удостоверению вас обязаны пустить. Будут спрашивать – скажете, идете к подполковнику Курехину.

– Знаю такого.

– Тем лучше. Но вместо Курехина двигайте прямиком в трехсотую. Скажите: «Я капитан Степашин». Этого достаточно.

Так я и поступил.

Зашел, нашел, сказал. Дали мне терминал, открывают сессию Х-связи.

– Говорите, есть «Урал», – тихо сказал мне Толик.

Что говорить? Хорошо Горичному советы давать! «Я люблю тебя, давай поженимся».

Но это же как-то резко, правда? Или нет?

– Любава, солнышко, это Лева… Да что же мы с тобой все время ругаемся, а? Это потому что я дурак… Ты права, тут было немножечко войны. На днях пришлось с автоматом побегать… Но теперь уже всё! Теперь точно всё! В Синандже даже отменили комендантский час. Это мир, понимаешь? Сегодня же пойду поговорю о твоем переводе. Ты согласна?

Нет, думаю, нет, Лев, мало сказал. Еще говори! Ты же пулям не кланялся, чего перед девушкой любимой робеешь?!

– Помнишь, как мы с тобой на оленях катались? Я тогда подумал, что не бывает такого счастья, быть не может: встречаешь самую красивую девушку на свете, говоришь ей: «А не хотите ли прогуляться?» А она тебе отвечает: «Прогуляться? Давайте попробуем». Думал, не бывает такого счастья! И нет, вот оно, прямо в руках… Любава, я люблю тебя… Я прошу тебя… стать моей женой.

Я нажал кнопку «Отправить».

Ответа не было три минуты.

Пять минут без ответа…

Среди операторов пополз тревожный ропоток.

Восемь минут…

Многовато. Даже с учетом всех ретрансляций.

– Оно хоть отошло? – спросил я у Толика.

Тот не отвечал, шаманил над своим пультом.

– Отошло, – ответил он, поворачивая ко мне лицо с безвольно опустившимися уголками губ. – Отойти отошло, но… Подтверждение приема с Земли не получено. И последние передачи от дальних абонентов пришли с «мусором». Сейчас разбираемся.

Я провел в комнате номер триста еще полчаса.

Х-связи не было. Вообще не было. Не пришел даже обязательный контрольный сигнал.