Танцор января - Майкл Фрэнсис Флинн Страница 10

— Значит, это гянтрэй, — говорит арфистка. — Счастливый исход. Победоносное спасение от неизвестной угрозы — еще и с призом в руках! — Она снова достает арфу и, удобно устроив ее на коленях, принимается наигрывать задорную мелодию, перебирая пальцами по струнам. Прислушивающиеся к музыке мужчины улыбаются, сами не зная чему; а одна женщина хмурится и оборачивается к затемненной нише, словно пытаясь отыскать источник нежданного веселья.

Человек со шрамами ухмыляется, хоть в гримасе его и нет радости. Улыбка выражает скорее скорбь и печаль — веселье, мрачное, как само отчаянье.

— Начала нередко таковы, — произносит он. — Иначе кто стал бы слушать дальше? Печаль, она для окончания, а не для начала.

Гянтрэй неуверенно нарастает, переходит из третьей тональности в более мрачную четвертую, намекая на скорбь под маской веселья. Но затем…

Оллам накрывает струны ладонью, заставляя их замолчать, и все, кто находится в комнате, — кроме человека со шрамами, равнодушного к любой музыке, — едва слышно вздыхают из-за разом нахлынувших предчувствий. У музыки свои чары, но они не всегда очаровывают.

— Нет, — говорит арфистка. — Это обман. Взгляд на прошлое из будущего, и потому прошлое невозможно увидеть таким, каким оно было в действительности. Пускай веселятся. Никто не знает, что это только начало. Пусть живут моментом. На прошлое следует взирать так, словно оно все еще является настоящим, а будущее — лишь переплетение вероятностей.

Человек со шрамами неприятно усмехается.

— Как будто Тристам мог добиться успеха? Все кончено. Все уже произошло. То, что случилось, уже случилось, и этого не изменишь. Нет такого мгновения, в икряных внутренностях которого не таилось бы будущее. Трагедия может появиться только из утробы счастья, породившего ее.

Улыбка арфистки становится светлее, радостнее, убийственнее.

— И наоборот, — отвечает она. — Порядок и хаос. Инь и ян. Скорбь порождает радость. — Ее пальцы пощипывают струны, заставляя их переливаться репризой темы Тристама. — Он победил. Смерть Тристама стала его триумфом.

Человек со шрамами мрачно ворчит:

— Тогда он уж точно проиграл.

Арфистка решает не спорить с ним. Человек со шрамами одержал сомнительную победу в борьбе за выживание, и она не хочет перечить ему, по крайней мере, до тех пор, пока не дослушает его рассказ до конца. Ее пальцы вызывают из арфы Января, а также историю обнаружения Танцора. Мелодия обрывочна, пока это только мотивы и темы. Это еще не песня. Она рисует безжизненные пустоши безымянного мира, загадку города под песком, странную красоту зала, а также его неподвижное содержимое — землю, воду, огонь и воздух. Сокрушительное приближение непреодолимого. И череда образов обрывается танцем угрозы и избавления — безумная пляска и изящная кадриль, кружащийся вальс и грациозный балет. По крайней мере, это правда. Вальсы и пляски таят опасность, и арфистка подозревает, что впереди их ждет немало танцев.

— Значит, они все равно разобрали часть корабля, — говорит она сквозь звон утихающих аккордов. — Им следовало поступить так с самого начала.

— Да, — отвечает человек со шрамами. — Запомни это. И ты успела совершить ту же ошибку, что и Январь.

— Какую же?

Но человек качает головой.

— Это я скажу в конце. И плох тот конец, у которого только одно начало.