Миноносец. ГРУ Петра Великого - Константин Радов Страница 10

Скорое прибытие целой толпы шведов и поляков шведской партии оправдало беспокойство посла. Искушенные в кознях неприятели тут же принялись против нас интриговать – и преуспели. Дело дошло до того, что прибывший в столицу Евгений Савойский в числе первых дал аудиенцию шведскому министру, тогда как Матвееву секретари принца предлагали набраться терпения, ссылаясь на усталость хозяина после тяжелой дороги. Требование о выдаче затесавшегося в королевскую свиту самозваного гетмана украинских изменников Филиппа Орлика обернулось еще одним камуфлетом. Неучтивый до грубости отказ указывал на прежние сношения русские с мятежным князем Рагоци: дескать, царь держал его в Польше под покровительством и к столу своему допускал, не обращая внимания на цесарскую дружбу. Надежда довести переговоры о союзе до успешного конца таяла с каждым днем.

Однако признавать поражение, не использовав все свои шансы, недостойно. Последовав совету секретарей, мы с Андреем Артамоновичем набрались терпения и после долгого ожидания предстали очам второго, после императора, лица в государстве. Пока посол выговаривал необходимые банальности, я буквально пожирал глазами лучшего полководца христианского мира.

Ничего героического: художники-баталисты бессовестно ему льстят. С таким лицом впору сидеть в приказной избе и замусоленным перышком строчить отписки. Слабый подбородок. Щеки состарившегося ребенка. Непропорциональный, неправильной формы нос. Передние зубы торчат, как у зайца, выглядывая наружу каждый раз, когда их обладатель забудет поплотнее сжать губы.

Внутренняя сила прорывалась во взгляде. Не то чтоб он был пронзителен или тяжел, но как-то смущал, оставляя впечатление, что видит в людях больше, нежели те согласны показывать. Вспомнилась слышанная в Париже история, как девятнадцатилетний Евгений явился на всеподданнейшую аудиенцию, дабы просить у короля полк (иные говорили, всего лишь роту), и что из этого вышло. Броня величия и самоуверенности, наросшая поверх королевской души за сорок лет правления, была пробита невзрачным юношей без труда и даже помимо желания. «Просьба была скромной, – резюмировал позже Людовик, – но не проситель. Еще никто не позволял себе так нагло на меня таращиться».

К счастью для принца, в это самое время турки осадили Вену. В отличие от короля Франции, императору Леопольду не оказалось дела до таких недостатков, как неприглядная внешность или дерзкий взгляд. Знатный, но никем не протежируемый иностранец накануне своего двадцать второго дня рождения получил генерал-майорский чин, а в двадцать девять – сделался фельдмаршалом. Я с непритворным смирением сознавал, насколько ничтожны мои воинские заслуги рядом с этим человеком, давшим тридцать баталий и почти все (кроме двух или трех) выигравшим. У меня только таванская кампания могла, с некоторой натяжкой, считаться командованием отдельной армией, все остальное – действия бригадного масштаба, не больше.

– Наслышан о ваших подвигах против врагов христианства, генерал-майор. – Покончив с ритуальными дипломатическими фразами, имперский главнокомандующий оборотился от Матвеева ко мне. – Достойное начало! У кого учились воинскому искусству? Где служили до отъезда в Московию?

– Сперва во французской артиллерии, mon prince, когда Вобан осаждал Ат. Потом – пехотным офицером у Виллара. Однако главным источником вдохновения в тактике считаю der Große Türkenkrieg: еще детьми наше поколение с величайшим азартом обсуждало перипетии сей войны. Впоследствии я всегда мечтал довоевать ее до конца.

– Вы считаете, Его Императорское Величество заключил мир преждевременно?

– Он вынужден был это сделать, по европейским обстоятельствам.

– И на каком рубеже вам видится естественное окончание турецкой войны?

– Туркам не место в Европе.

– Для французского офицера – смелое суждение. Хотя вы, кажется, венецианец?

– Да, ваша милость.

Оказывается, небожители не дремлют, почивая на лаврах, а поглядывают иной раз хитрым оком на грешную землю, где копошимся мы. На протяжении беседы фельдмаршал выказал основательное знание русских дел, доходящее до персональных особенностей отдельных лиц. Несомненно, к нему поступали экстракты из дипломатической переписки и доклады вышедших из России офицеров. Оружейные опыты вашего покорного слуги не прошли мимо его внимания.

– Это вы придумали штуцер с отделяемой казенной частью для царской пехоты? Остроумно, но весьма ненадежно. Если добивались быстрой и меткой стрельбы – мне кажется, есть более интересные конструкции. Не пробовали револьверные ружья или репетиры Кальтхоффа?

– У них те же самые болезни, Votre Excellence! За сотню лет, что известна револьверная система, оружейники так и не смогли победить прорыв огня в сочленении частей. Кальтхоффские многозарядные фузеи, несомненно, совершеннее, но требуют мастерства высочайшего, коего в России найти невозможно. Мы имеем ружья, соответствующие нашим средствам – впрочем, христианские армии должны уверенно побеждать турок в равном числе и равным оружием, единственно за счет правильного строя и дисциплины.

– Мне известно, что войска Его Царского Величества сделали большие успехи в этом отношении благодаря европейским офицерам. Многие из них вправе рассчитывать на величайшую признательность с его стороны.

– Государь справедлив и по достоинству вознаграждает заслуги.

– Не все разделяют ваше мнение. Даже, пожалуй, меньшинство – среди вернувшихся с русской службы.

– Ничего удивительного, господин фельдмаршал! Возвращаются те, кто не добился успеха: однако благородно ли возлагать вину за это на царствующую особу?

– Резонно, генерал. К сожалению, сведения о России часто исходят из уст ваших врагов или озлобленных неудачников. Понятно, что люди преуспевающие видят обстоятельства иначе. Вы, полагаю, получили достаточные преференции, чтобы ради них предпочесть скифские степи Парижу?

– Я столько взыскан милостями государя, что большего желать невозможно. Но главное даже не это.

– А что же?

– Чувство правоты. Причастность к справедливому делу. Среди христианских монархов принято давать юридическое обоснование своих претензий, прежде чем двинуть армии. Чтобы проникнуться солидарностью к царю Петру, достаточно взглянуть на карту.

– Вы полагаете, география способна заменить право?

– Нет, Votre Excellence. Никоим образом. Но сама конфигурация российских границ вопиет о преступлении, совершенном некогда против этой страны ее соседями. На севере и на юге они воспользовались случаем оторвать и присвоить узкие полоски, прилежащие к морскому побережью, дабы взять под свою руку все торговые сношения внутренних областей с окружающим миром. Любой народ, стоящий по уровню цивилизации хотя бы одной ступенью выше африканских негров, воспримет подобное как посягательство на свои самые фундаментальные интересы.

– Если так рассуждать, независимое существование Венеции или Голландских Штатов тоже следует поставить под сомнение, ибо они стесняют доступ империи к морю.