Зеленый Феникс - Томас Барнет Сван Страница 10

Меллония пыталась опередить их, но Асканий, несший на плече лопату, все время шел с ней рядом. Время от времени он поглядывал на ее бледное, суровое лицо, которое еще совсем недавно было веселым и цветущим, как лотос. Ему нравился лес, когда они с отцом купались в Тибре, играли с Дельфом, разговаривали о сожженных городах и о тех, которые будут построены, когда вдруг среди деревьев появилась Меллония – девушка с зелеными волосами и острыми ушами, любопытная, как Пандора. [21]Он подумал: наконец-то отец нашел землю, где можно построить новую Трою, выполнить свое предназначение и исполнить волю богов, а потом можно будет отдыхать и воспитывать вместе со мной молодежь. Возможно, он нашел себе жену, которая поможет забыть ему длиннолицую Дидону. Даже Орест в конце концов избавился от фурий. [22]

Но все же его одолевали сомнения. Меллония была не просто девушкой – она жила в дубе, говорила загадками и скрывала не меньше, чем произносила вслух. Разве не Пандора открыла ящик, несчастья из которого разлетелись по всему свету?

Сейчас сомнения уступили место страху, не часто овладевавшему Асканием. Это не была осторожность, это был именно страх, пронизывающий его до мозга костей. Он не особенно раскаивался в том, что убил кентавра, считая, что кентавры, будучи наполовину и конями, отличались ограниченным умом и неразвитыми чувствами. Асканий убивал многих людей, преднамеренно, в битвах. Почему же надо горевать о смерти полуконя-получеловека, которого он по ошибке принял за оленя? Но он почти физически чувствовал боль, испытываемую отцом. Любить Энея больше всех на свете, больше женщины, больше бога было и даром, и проклятием Аскания. Что касается его самого, то он всего лишь воин, не больше и не меньше, и любит воевать. Он не был жестоким, но и не переживал, когда приходилось убивать, ему даже нравилась кочевая жизнь, и временами казалось, что он рожден пиратом, а не добропорядочным гражданином. Во всяком случае, Асканий никогда не сожалел о городах, которые ему пришлось поджигать. Но так уж получилось, что эти безжалостные богини-фаты [23]сплели нить его судьбы с нитью судьбы Энея; обрезали их общую нить, и на того и другого обрушились одни и те же несчастья. Они могли родиться Кастором и Поллуксом [24]– братьями, а не отцом и сыном. Стоило только отцу попросить, и он построил бы даже какую-нибудь нелепую египетскую пирамиду (правда, не без помощи нескольких тысяч рабов).

Но одно он отказывался делать – позволить Энею подвергаться опасности из-за смущавшей душу девчонки, которая жила в дереве и, несмотря на свой невинный вид, возможно, кувыркалась в траве со всеми кентаврами подряд, стоило им только позвать ее. Он был слишком молод, чтобы защитить отца от Дидоны, этой хитрой царицы с горящими черными как смоль глазами, вскрикивающей подобно тропической птице, вспугнутой львом. Добрый, но несгибаемый Эней провел троянских изгнанников через столько опасностей, сколько не выпало даже на долю Одиссея, а защищаться от беспомощных или только кажущихся беспомощными женщин, увы, в отличие от Одиссея, так и не научился. Он вел себя как человек, пытающийся отбиваться от амазонок, кидая в них желудями. Теперь Асканий был на пять лет старше и опытней, чем в то время, когда они жили в «логове Дидоны», как он любил называть ее дом. Он знал о женщинах все, для чего они, не считая, конечно, его матери, нужны: чтобы услаждать глаз и согревать постель; и когда их надо остерегаться (все время, особенно если они плачут, улыбаются или стараются не смотреть на тебя).

Молчание леса становилось невыносимым. Асканий был равнодушен к цветам. Мимоходом он замечал, что открытые поляны усеяны маргаритками, но ни за что не вспомнил бы название высоких алых цветов на колючих стеблях, росших среди них. Зато он мгновенно реагировал на звуки, следы и признаки опасности. Сейчас ничего не было слышно, кроме шагов по траве. Меллония была босой, они с отцом в сандалиях из кожи египетской антилопы. Тишина казалась зловещей. Пока они шли по берегу Тибра и со стороны леса шла Меллония, Асканий чувствовал себя относительно спокойно, но когда они свернули от реки в лес и стали пробираться между покрытых седым мхом дубов, похожих на обросшие ракушками остовы затонувших кораблей, мускулы его напряглись, зрение обострилось, и он стал следить за Меллонией подобно тому, как баклан следит за рыбой, но временами ему начинало казаться, что бакланом была она, а они с отцом – рыбой (впрочем, здесь, в лесу, можно было заменить эти образы на орла и зайца).